Кризис и другие
Шрифт:
А вдруг стратегия и метафизика, объединяющая наших и зарубежных поборников трансформации мира, именно таковы? Вдруг речь и впрямь идет о дегуманизации, имеющей окончательной целью превращение человека в экскремент?
Для начала установим, что Лосев – весьма подробен в своем разборе раблезианской дегуманизации мира, очень напоминающей по сути своей дегуманизацию постмодернистскую. Лосев пишет:
"…Совершенно необозримы материалы, относящиеся к той области, которую М. М. Бахтин называет материально-телесным низом. Брюхо, утроба, кишки, зад, детородные органы упоминаются и описываются здесь в огромном количестве со всеми возможными подробностями и преувеличениями, с неимоверным смакованием и упоением. Зад у Рабле – это "обратное лицо или
Как мы видим, Лосев снова ссылается на Бахтина. И, завершая разбор третьей стороны творчества Рабле, пишет в явной полемике с Бахтиным и его поклонниками: "Итак, реализм Рабле есть эстетический апофеоз всякой гадости и пакости. И если вам угодно считать такой реализм передовым, пожалуйста, считайте".
Скажу от себя нечто сходное: "Если вам угодно считать передовой стратегией "русского ордена" и прочих структур – стратегию превращения человека в экскремент, пожалуйста, считайте! Но только скажите об этом во всеуслышанье! И объявите – опять же во всеуслышанье – врагом своим Лосева".
В 20-е годы Лосев пострадал от советской власти, являясь ее принципиальным противником. Не исключаю, что он и впоследствии очень сложно относился к советской власти. Возможно, он ее ненавидел. Но – как мы видим из текста, написанного человеком в возрасте, когда не лукавят, – Лосев не согласился проклясть в угоду этой ненависти то высокое, что было в несимпатичных ему эпохах – как в советской, так и в иных. Ведь Лосеву, мягко говоря, не слишком симпатичен высокий идеал Ренессанса (титанический, богоборческий). Но несимпатичное высокое ему дороже, чем низкое. И он не соглашается на союз с низким даже для сокрушения чуждого ему высокого! Он понимает, чем в принципе высокое отличается от низкого. И он в этом вопросе – бескомпромиссен.
Вот что такое классическая консервативная позиция! Сколь угодно антисоветская, "белая"! Эта позиция заслуживает уважения. А только уважение может быть в основе диалога людей с разными идеалами. Но как прикажете вести диалог с поклонником Рабле? И с поклонниками поклонника Рабле? Извините! Сатанизм – это не консерватизм.
Скажут: "Вот Вы уже сразу и "сатанизм"! Вам лишь бы противника ущучить, обвинив его огульно во всех смертных грехах".
С ответом на это обвинение – подожду. Завершу анализ лосевских построений. Лосев называет четвертой стороной творчества Рабле – "проблему смеха". Он пишет: "Нам представляется, что советское литературоведение очень много сделало для выяснения характера этого смеха у Рабле, причем особенно много потрудился в этом отношении Л. Е. Пинский. Именно этот исследователь убедительно доказал, что смех у Рабле вовсе не есть какая-нибудь сатира на те или иные язвы личной и общественной жизни, он направлен вовсе не на исправление пороков жизни, а, наоборот, имеет некоторого рода вполне самостоятельное и самодовлеющее значение".
Как мы видим, Пинский для Лосева является союзником в деле борьбы с раблезианством и апологетами Рабле. Идеалы у Пинского и Лосева (а также у Гюго и Лосева, у Гюго и Пинского) – разные. Но борьба за Идеальность позволяет преодолеть различие в идеалах. Вот то, что можно назвать уроком на любые времена, смутные же – в первую очередь.
Лосев пишет: "Л. Е. Пинский подошел к весьма глубокой стороне раблезианского смеха, хотя, как нам кажется, даже и этот крупный исследователь не поставил последней точки в той характеристике смеха у Рабле, которую можно было бы счесть окончательной. Комический предмет у Рабле не просто противоречив. Необходимо обратить внимание на то, что ясно и самому Л. Е. Пинскому, но только не формулировано им с окончательной четкостью. Дело в том, что такого рода смех не просто относится к противоречивому предмету, но, кроме того, он еще имеет для Рабле и вполне самодовлеющее значение: он его успокаивает, он излечивает все горе его жизни, он делает его независимым от объективного зла жизни, он дает ему последнее утешение, и тем самым он узаконивает всю эту комическую предметность, считает ее нормальной и естественной, он совершенно далек от всяких вопросов преодоления зла в жизни. И нужно поставить последнюю точку в этой характеристике, которая заключается в том, что в результате такого смеха Рабле становится рад этому жизненному злу, т. е. он не только его узаконивает, но еще и считает своей последней радостью и утешением. Только при этом условии эстетическая характеристика раблезианского смеха получает свое окончательное завершение. Это, мы бы сказали, вполне сатанинский смех. И реализм Рабле в этом смысле есть сатанизм".
Вот Лосев и договорил до конца. И тут одно из двух.
Либо наш консервативный лагерь (все эти "русские ордена" и прочее) должны принять оценку Лосева. И назвать Бахтина – апологетом сатанизма. А всех поклонников Бахтина – поклонниками апологета сатанизма.
Либо… Либо этот лагерь должен пренебречь мнением Лосева. И – восславить не только Бахтина, но и Рабле.
А что еще вы предлагаете? Не пренебречь мнением Лосева, а… В постмодернистском духе прославлять и Лосева, проклинающего Рабле, и Бахтина, прославляющего Рабле?
Но Лосев не огульно поносит Рабле, а дает очень аргументированный разбор исследуемого феномена. Наших консерваторов он не убеждает – и ради Бога. Меня же он убеждает абсолютно – то есть и интеллектуально, и ценностно. И я твердо верю, что не только меня.
Кроме того, доколе можно делать вид, что все это касается лишь литературоведения, эстетики, философии? Речь идет о политике! Бахтин ведь не только исторического Рабле восхваляет, хотя и такое восхваление отнюдь не безупречно как в моральном, так и в политическом смысле слова. Бахтин превращает раблезианство в универсальную технологию, в технологию на все времена. Недаром тот же Пинский упрекает Бахтина в неисторичности применяемого им метода.
Пинский-то упрекает… А Бахтин и его поклонники смеются над этими упреками тем самым смехом, который описали и Пинский, и Лосев, и… И – в момент, когда этот смех уже стал воплощенной "мистерией перестройки", – всегда чуравшийся политики Сергей Сергеевич Аверинцев.
№40. 11.11.09 "Завтра" No: 46
Лосев, выступивший против Бахтина в 1978 году, и Аверинцев, последовавший его примеру в 1988-м… Два корифея в разное время выступают на одну тему. Принадлежат они при этом явно к одному православно-консервативному лагерю… А значит, речь идет никак не о кознях ужасной "еврейской партии", волнующей сердца Байгушева, Кожинова и Ко.
Лосевский демарш – эксцесс. Выступление Аверинцева превращает этот эксцесс в тенденцию. От эксцесса можно отмахнуться. Тенденцию – только замалчивать. Кожинов не говорит ни слова о выступлении Аверинцева против Бахтина. И он, и его последователи сделали ставку на то, что патриотического читателя не заинтересует утонченная статья Аверинцева "Бахтин, смех, христианская культура". "Властители патриотических умов", не уценивайте умы, над которыми вам так хочется властвовать!
К 1988 году наша рафинированная интеллигенция соорудила культ Бахтина. Аверинцев не хочет напрягать отношения с этой стратой. Не хочет он напрягать отношения и с западными кругами. С тем же Витторио Страда, например, он поддерживает хорошие человеческие и рабочие отношения. Но что делать, если "перестройка" превращает у тебя на глазах изыски Бахтина в большую и омерзительную политику? Ту самую, про которую сказано: "Ваше время и власть тьмы"?
Говорите вы Тьме – "да" или "нет"? В 1988 году такой вопрос встал ребром для каждого. Аверинцев – тихий и деликатный человек – не мог не сказать свое тихое и деликатное "нет". Он проявил при этом и предельную осторожность, и ум, и свойственный ему особый такт. Но это никоим образом не уменьшало силу произнесенного "нет". Скорее, наоборот.
Написав статью "Бахтин, смех, христианская культура", Аверинцев направляет эту статью (не оставляющую камня на камне от всей концепции Бахтина) в альманах "Россия/Russia", издаваемый в Венеции не без поддержки уже знакомого нам господина Страды.