Кризис совести. Борьба между преданностью Богу и своей религии
Шрифт:
В упомянутом ранее случае вслед за замечанием Милтона Хеншеля я сказал, что, по — моему, не мы определяем, «позволять» ли братьям те или иные действия. Мне казалось, что только Бог «позволяет» им совершать определенные поступки либо потому, что Его Слово их одобряет, либо потому, что Писание ничего об этом не говорит; и что только Он один может запрещать какой — то поступок, когда Слово Его ясно осуждает это действие либо прямо, либо посредством четкого принципа. Мне казалось, что Бог не давал нам — несовершенным, склонным ошибаться людям — права судить, что разрешено или что не разрешено другим. Мой вопрос к Руководящему совету звучал так: «Когда вопрос четко не решается в Писании, почему мы пытаемся играть роль Бога? У нас это очень плохо получается.
Я считал, что, рисуя зловещую картину потенциального разгульного беззакония со стороны братьев, которое произойдет только потому, что мы, как Руководящий совет, уберем некое существующее положение, мы подозревали братьев в том, что у них не было истинной любви к праведности, что они внутренне хотели грешить и что их одерживали только дисциплинарные правила организации.
Я вспомнил статью, опубликованную за несколько лет до того в журнале «Пробудитесь!», издаваемом Обществом. В ней рассказывалось о забастовке полиции в городе Монреаль в Канаде и говорилось, что отсутствие полицейских в течение одного дня (или около того) привело к самым различным незаконным действиям, совершенным обычно законопослушными гражданами.
В этой статье подчеркивалось, что истинным христианам не требуются строгие меры по поддержанию дисциплины и закона для того, чтобы вести себя достойно [115] .
Почему же тогда, недоумевал я, Руководящий совет считал, что убирать традиционные правила опасно, полагая, что этим «откроется путь» ко всеобщей безнравственности и недостойному поведению со стороны братьев? Как же тогда мы относились к этим братьям, насколько доверяли им? Чем же тогда, по нашему мнению, эти братья отличались от тех, кто нарушал законы во время забастовки полицейских в Монреале, насколько глубокой и истинной мы считали их любовь к праведности? Иногда казалось, что преобладающим настроением в Руководящем совете было: никому не доверяй, кроме себя. По — моему, это тоже не являлось похвальной скромностью.
115
Смотрите журнал «Пробудитесь!» за 8 декабря 1969 года, сс. 21–23.
Результаты таких решений, принимаемых в случае разделения голосов, ни в коей мере не оставались без последствий. Если кто — то нарушал однажды опубликованные и известные постановления Руководящего совета, его могли — да так оно и получалось — лишить общения, отделить от собрания, семьи и друзей. С другой стороны, подчинение этим постановлениям могло потребовать отказа от определенной работы в то время, когда найти работу было чрезвычайно трудно, а обеспечение семьи требовало огромных расходов. Это могло привести к тому, что один человек был вынужден идти наперекор желаниям своего супруга или супруги, что иногда приводило даже к разводу, разрушению брака, дома и семьи, к отлучению детей от отца или матери. Это могло потребовать отказа повиноваться тому или иному закону, что вело к аресту и тюремному заключению вдали от дома и семьи. Это могло означать даже потерю жизни или, что еще труднее пережить, смерть любимых и близких людей.
Чтобы яснее представить трудности, возникавшие даже когда изменение прежнего положения было принято, посмотрим на позицию организации по отношению к больным гемофилией и к использованию препаратов крови (а именно, Фактора VIII, способствующего свертыванию), для предотвращения кровотечения, которое могло привести к смерти.
В течение многих лет на вопросы больных гемофилией, поступавшие в штаб — квартиру организации (или в ее филиалы), существовал один ответ, что однократный прием этого элемента крови был разрешен и рассматривался как «прием лекарства». Но введение его в организм более одного раза уже
116
При этом ссылка делалась на Бытие 9:3, 4: Левит 17:10–12; Деяния 15:28, 29.
Спустя годы это положение изменилось. Сотрудники штаб — квартиры, работавшие в отделе писем, знали, что в прошлом они иначе отвечали на этот вопрос, что больные гемофилией, уже получившие свою «однократную» инъекцию, до сих пор считали, что сделать это еще раз будет означать нарушение Писания. Придерживаясь этой позиции, они могли умереть от кровотечения.
Администрации не очень хотелось опубликовывать свою новую позицию; ее разъясняли только тем людям, которые об этом спрашивали. Для того, чтобы это напечатать, сначала нужно было объяснить, какова была прежняя политика, а потом — почему она устарела. Это, по всей видимости, было нежелательно. Поэтому сотрудники штаб — квартиры тщательно пересмотрели свои папки, пытаясь разыскать имена и адреса таких людей, и каждому из них было отправлено еще одно письмо, говорящее об изменениях. Сотрудники штаб — квартиры думали, что так будет лучше.
Потом они осознали, что множество подобных вопросов было задано по телефону, что записей телефонных разговоров у них не было, что совершенно невозможно было определить больных гемофилией, которые звонили, чтобы получить ответ на свой вопрос. Возможно, в течение времени между старым положением и новым кто — нибудь умер, — и это им было неизвестно. Возможно, кто — то из тех, с кем они не смогли связаться, еще умрет, подчиняясь старой политике, — и об этом они не имели понятия. Они знали только, что все время подчинялись указаниям, будучи преданными и послушными своим начальникам в организации.
Это изменение позиции было официально принято на заседании Руководящего совета 11 июня 1975 года. Но только в 1978 году оно, наконец, попало в печать, хотя формулировка его была довольно туманной. Как ни странно, оно появилось в номере «Сторожевой башни» от 15 июля 1978 года вместе с вопросом об инъекциях плазмы для лечения болезней (в то время, как гемофилия не является болезнью, это наследственная аномалия). Но и тут не было признано, что данное положение представляло собой изменения в прежней политике организации по отношению к многократному приему препаратов крови людьми, страдающими гемофилией.
Еще одна черта мышления членов Руководящего совета в подобных случаях заключалась в том, что часто подчеркивался долговременный характер того или иного положения. Это значит, что в течение многих лет тысячи людей повиновались этому постановлению Общества, даже если оно возлагало на них тяжкое бремя: возможно, иногда даже было причиной тюремного заключения или других страданий. Если сейчас это положение изменить, говорили некоторые члены Руководящего совета, люди могут подумать, что все, пережитое ими, было напрасно; что, поскольку до этого они находили личное удовлетворение в таких страданиях, считая их «страданиями за правду», теперь они почувствуют разочарование, может быть, даже скажут, что это нечестно, что они перенесли такие муки в то время, как другие могут их избежать.
Мне было трудно соотнести это с духом Писания. Мне казалось, что такие люди будут только радоваться, зная, что другим не придется нести это бремя, чтобы оставаться достойным членим организации. Если, к примеру, человек потерял ферму из — за непосильных, несправедливых налогов, разве он не будет радоваться за своих друзей, узнавших, что эти огромные налоги отменены? Разве шахтер, страдающий заболеванием легких, не обрадуется, узнав об улучшении условий в шахте, даже если ему самому нет в этом никакой выгоды? По — моему, истинный христианин будет чувствовать именно это. Я думал, что нам нужно было бы спросить самих себя, насколько мы были больше озабочены тем, что в случае признания своей ошибки пострадает собственная репутация Руководящего совета и ослабеет доверие к нему людей.