Кризис жанра

Серова Марина Сергеевна

Медсестра, она же по совместительству фея, — Антонина Серафинас, из местных, родилась и выросла в Тарасове и, несмотря на молодой возраст — тридцать два года, треть жизни ухитрилась провести в тюрьме и, по данным правоохранительных органов, причислялась к опасным рецидивисткам. В ее послужном списке было и соучастие в убийстве, и покушение, и разбой. А что самое примечательное, так это то, что она входила в группировку Глеба Корноухова. Тогда, едва достигнув совершеннолетия, она села за соучастие в убийствах, произошедших в помещении детского садика, переоборудованного под бордель. Что она сама убивала, доказать не удалось. В прошлом году Антонина бежала из тюремной психиатрической больницы, где лежала на обследовании. Суд направил ее туда, так как Серафинас имитировала

безумие, стремясь избежать серьезного наказания за попытку убийства известного коммерсанта. Потом ее посчитали мертвой, выловив в Волге труп, по приметам похожий на преступницу. Ее бросили искать, а выходит, зря. По поддельным документам Антонина устроилась работать в ФГУЗ Центра гигиены и эпидемиологии области лаборантом отдела экспертизы пищевых продуктов. Там она занималась фальсификацией результатов анализов и творила другие беззакония. Оказавшись вновь в руках властей, Антонина опять завела песню про свою психическую невменяемость. Пьер, как только с ним заговаривал следователь, забывал русский. Земляному пришлось с этой парочкой здорово помучиться. Следователь не рассказывал, чего ему это стоило, но он смог «вылечить» Антонину, а Пьеру помог вспомнить «великий и могучий». Они стали давать показания. Бандиты из Пензы также не противились. Больше всех старался зомбированный Баптист. Оправившись от ранений, Кошечкин тоже заговорил. Плохо было то, что все они мало знали. Хитрый и изворотливый Глеб не посвящал их в свой план целиком. Он даже не встречался с ними напрямую, а отдавал приказания через Интернет. Расплачивался за работу, переводя деньги на их пластиковые карточки. Все старания Земляного раскрутить Глеба были напрасными. Тот шел в отказ, не признавая себя Корноуховым. Не признавал он и преступлений, которые спланировал, чтобы получить наследство. Твердил одно: он — Рашид Джумгалиев. Шрамы от пластической операции — это царапины от падения в детстве с яблони, и он ничего преступного не хотел, а только защищал свою жизнь, когда я и Александр напали на него в квартире с намерением убить. Парализованный ниже пояса, Глеб не падал духом, занимался каждый день упражнениями в тюремной больнице и заявлял врачам, что непременно встанет на ноги.

Тем временем я, Александр и Агеева выписались из больницы и переехали в дом Алисы Юрьевны. Агеева продолжила оформление бумаг, а я усердно тренировалась, восстанавливая физическую форму. На душе было неспокойно из-за затянувшегося расследования. Глеб, даже парализованный и в тюремной больнице, представлял для жизни моего подопечного большую опасность. Один раз он уже возродился из мертвых, может, и теперь сумеет подняться на ноги, сбежать! Дни напролет я искала выход из создавшегося положения. Не пробираться же мне в больницу, чтобы придушить его подушкой? Впечатлительная Агеева поделилась со мной, что не может спать. Ей все время мерещится Глеб, проникающий в дом. Я пообещала, что смогу защитить ее и Александра, буду рядом с ними до самого отъезда за границу. Агеева предложила ехать с ними, сказала, что сможет хоть сейчас начать оформлять для меня визу, но я отказалась, объяснив свое поведение патриотизмом.

Одним солнечным субботним утром мне позвонил Земляной и предложил встретиться. Мы встретились в кафе, и он ни с того ни с сего завел разговор о ходе расследования.

— Я в курсе, — оборвала я его повествование, — держу, так сказать, руку на пульсе.

— Вчера я ткнул в морду этому уроду отчет генетической экспертизы, а он только рассмеялся. — Расстроенный Земляной залпом осушил кружку пива, выдохнул: — Представляете, Евгения Максимовна, он сказал, что на самом деле он — внебрачный сын Корноухова-старшего и сводный брат Глеба и Всеволода! Проверить ничего не удастся, так как Джумгалиев, личность которого себе взял Глеб, был одиноким, часто переезжал с места на место, работал где придется. В общем, был невидимкой при жизни. Ни друзей, ни любимой женщины — никого. Скорее всего, он уже давно мертв, а его документы и личность забрал себе Глеб.

— История печальная, но зачем вы это мне рассказываете? — поинтересовалась я в недоумении.

— Потому, что мне надо во что бы то ни стало

расколоть этого Глеба-Рашида, вот только все мои методы не дали результата. Он просто кремень, — пожаловался Земляной, рукой провел по седеющим волосам и устало посмотрел на меня. — При хорошем адвокате он получит по минимуму за превышение пределов самообороны. Ну нет больше никаких доказательств! Ну, еще на оружии его отпечатки — это незаконное хранение. Могу поклясться, что через несколько лет Глеба выпустят за хорошее поведение.

— Говорите прямо, к чему вы клоните, — потребовала я.

— У меня, если честно, есть идея, как его расколоть, но для этого потребуется ваша помощь, — признался следователь. — Взамен вам не предъявят никаких обвинений, и вообще я приложу все силы, чтобы вы были ни при чем. Что, согласны?

— В зависимости от того, что за план, — уклончиво ответила я.

Заказав еще кружку пива и какой-то крабовый салат, Земляной не спеша изложил свою идею. Мне понравилось. Естественно, имелись недостатки, и совместно мы их устранили.

Кое-что добавили, отшлифовали шероховатости. Получившийся в результате план решал все мои проблемы.

— Вас не вздрючат за самодеятельность? — поинтересовалась я на прощанье у следователя.

— Меня вздрючат, если я не доведу это дело до конца, — ответил он, горько улыбаясь, — начальство уже заездило. Еще и Интерпол. Этого французишку собираются экстрадировать. Наши артачатся, но чутье подсказывает, что уступят. Здесь большая политика.

— Тогда встретимся без пятнадцати двенадцать, — мне надоело слушать его жалобы: будто у меня самой не жизнь, а сказка.

— Да, я все подготовлю, — кивнул он.

Когда я вернулась в особняк Агеевой, Алиса Юрьевна радостно сообщила, что закончила оформление документов на усыновление, а также пришли бумаги из Бразилии. Надо вылетать и вступать в права наследства.

— Если повезет, то я сегодня вечером решу вашу последнюю проблему, — решила я не оставаться в долгу.

— Что вы имеете в виду? — наморщила лоб Агеева.

— Глеб. Я разберусь с Глебом, — пояснила я.

— Убьете? — понизив голос, произнесла она.

— Я не киллер, — был мой ответ, — есть способы и получше.

Глава 11

В больничной палате царила полная темнота. Оснащенная прибором ночного видения, я прокралась к постели Глеба. Ни один звук не выдал моего присутствия, тем не менее бандит проснулся и истошно заорал. Быстро выдернув у него из-под головы подушку, я накрыла Глебу лицо и подержала так, пока он не потерял сознание. Потом я отбросила подушку в сторону, прошла к стене и включила половину освещения в палате. Он должен видеть мое лицо, когда очнется. Привязывая руки бандита к боковым перекладинам кровати, я осмотрелась. В палате имелись еще две койки, пустовавшие в данный момент, старый обшарпанный стол и больше ничего. Глеб закашлялся, дернулся. Я с безразличным выражением глянула на него, наполняя из пузырька шприц.

— Очухался? — мельком я заметила, как вытянулось его лицо.

— Ты! — воскликнул он в изумлении. — Как ты… — И вдруг во всю глотку завопил: — Охрана! Охрана! Убивают! Помогите!

— Благодаря моим стараниям они проснутся только под утро, так что можешь не утруждать свое горлышко, — посоветовала я спокойно. — А утром они проснутся, попьют кофе, а потом, обнаружив тебя окоченевшим, так удивленно скажут: «Вот, бля!»

— Как, как ты сюда проникла? — спросил с ужасом Глеб, прекратив бессмысленные попытки звать на помощь.

— Все объяснять долго, — бросила я, — скажу только, что один раз мне дали задание выкрасть заключенного из самой современной тюрьмы в мире, в Осаке. Так вот, я сделала это. И что ты думаешь, после такого я не смогу проникнуть в какую-то вшивую тюремную больницу? Обижаешь! — Подняв шприц так, чтобы ему хорошо было видно, я аккуратно выпустила из него воздух, бросив: — Не надо, чтобы ты загнулся раньше времени, хочу, чтобы ты помучился, как мучились другие, убитые тобой люди.

— Нет, ты что, не надо! — воскликнул Глеб. — Ты же видишь, я конченый человек, зачем тебе брать грех на душу? Пожалуйста, не надо!