Кризис
Шрифт:
– Мы на горе всем буржуям, – Я был захвачен этим зрелищем местной катастрофы. – Мировой пожар… Сматываться надо, ребята. В нашей профессии самое главное – это вовремя смыться…
О, Господи. Серая сумка с рубашками, носками и трусами. Через плечо ее, заразу! Кожаная сумка с интеллектуальным капиталом. Графики, слайды. На шею! Чемодан с меморандумами компании, факсами, финансовыми отчетами. В огонь! Санта-Клаус… Черт бы тебя побрал, попробуй, дотащи эту идиотскую куклу до лифта. О, чудо, работает! Наверняка у них в гостинице есть запасной генератор. Тускло освещенная кабина открылась передо мной, и, стараясь не смотреть на убитого,
Ах, как жаль, что нет у меня револьвера. А еще лучше, автомата Калашникова с несколькими сменными магазинами. И на что я надеюсь, глупый, последний акт трагикомедии, верное самоубийство. Такси… Откуда здесь возьмется такси? Только взбесившиеся толпы, а вот и они, легки на помине.
Санта-Клаус, тебе не повезло, твой прах потревожен отныне и во веки веков. Картонный гроб, в котором ты сопровождал меня, разодран в клочки. При виде твоего доброго англо-саксонского лица, белой бороды и непременных очков, толпа озверела, и ты, шарниры, хитроумно спрятанные в твоей руке, электронные схемы, все превращено в груду обломков. Ну и хрен с тобой, я даже рад, что тебя больше нет. А я бегу, бросив пожитки, только маленькая кожаная сумка с цветными слайдами и книжками больно бьет по ногам. Вся наша жизнь – вот такой же безумный марафон. Мне страшно, Господи. За что караешь ты меня?
Скажите, за вами никогда не гналась толпа, почему-то пытающаяся вас убить? Озверевшая от погони, с искаженными от ярости лицами? А ведь я не умею бегать на длинные дистанции, впрочем, аборигены, кажется, тоже. О чем я думал в эти минуты? Стыдно сказать, в ушах у меня звучала песенка «Почему аборигены съели Кука? Хотели кушать. И съели …». Мне было страшно, да, я слился с этими отвратительными тротуарами, с этим зловонием, распространявшимся из канализационных решеток. Они будут сниться мне, моллюски, осьминоги, содрогающиеся рыбы с вспоротым брюхом, упавшие с разоренных прилавков, гниющие на улицах.
Каждая клеточка моего тела дрожала, глупая дрожь, быть может, смерть не так уж и плоха, особенно в моей ситуации. И представилось мне, что погоня эта символизирует человеческую жизнь: безрассудно, неизвестно каким образом, оказался черт его знает где, а за тобой гонятся никогда не виданные враги. Успеешь убежать – выживешь, не успеешь – попал под колесо истории. Как говорил Карлсон, который живет на крыше: мальчиком больше, мальчиком меньше. Дело житейское… А был ли мальчик?
Вся моя жизнь, вся ее бессмысленность и нелепость вдруг промелькнули передо мной. Вечная гонка, безумие… Много неясного в этой стране. – Я начал напевать песенку Алисы в стране чудес, она помогала переставлять ноги по мостовой. – Можно запутаться и заблудиться. – Даже – мурашки – бегут – по спине – если – представить – что может – случиться… – Где – ждут – желтоли-ицые – черти, подвела – меня-я – дыхалка. – я начал задыхаться. – Господи, помоги мне…
– Булыжник – орудие пролетариата. Источник: учебник Истории СССР, восьмого класса средней школы, утвержден к использованию Министерством Просвещения.. – вдруг произнес спокойный, металлический голос. Готов поклясться, что именно таким голосом читал новости покойный диктор Советского Радио и Телевидения Юрий Левитан.
Ну все, глюки пошли. Вот так, нелепо, погибнуть, ни за что, ни про что, неизвестно где. А… – Я запнулся, вспомнив цветную иллюстрацию. Рабочий, скрюченными пальцами выдирающий булыжник из мостовой. Красное знамя. А вот и булыжник. – Злость вдруг овладела мной. – Первого, кто меня догонит, убью! Вставай, проклятьем заклейменный.
– Зачем убивать, – укоризненно возразил голос. – Необходимо всячески укреплять связи с массами, направлять стихийное, неорганизованное рабочее движение…
– Отстань, идиот.
– Как знаешь, ты же просил меня о помощи. Помни: пролетариату нечего терять, кроме своих золотых цепей.
Бред какой-то. У меня просто предсмертные галлюцинации, говорят, так бывает. Встает перед мысленным взором вся жизнь, эти золотые цепи… Красивые у них побрякушки в витрине ювелирного магазина. А, была не была. Вот вам, буржуины проклятые! – я схватил самый настоящий булыжник, лежавший в маленьком садике. Витрина рухнула, посыпались на асфальт украшения, засвистела сирена, а я, задыхаясь, продолжал бежать вперед.
Преследователи мои отстали, ювелирный магазин был гораздо соблазнительнее уставшего, начинающего лысеть белого чужака, к тому же проявившего неожиданную прыткость ног.
– Мистер, сюда! Скорее! – Меня грубо схватили за руку. – Прыгай, скорее!
– Я вообще-то не мистер, я бывший товарищ.
– Ты, знаешь, что я сейчас с собой сделаю, извращенец? – Это прозвучало в гораздо более оскорбительной форме, да еще с южным акцентом.
– Неужели, – обреченно вздохнул я. – Только не это.
– Ты меня правильно понял. Мне по хрену, понял? – Дословно это опять-таки звучало иначе, многократно упоминалось говно, но смысл я передал верно. – Будь ты хоть русский, хоть даже поляк, хоть ирландец. Я вас всех… – А вот это переводить не было никакого смысла. Что по-русски, что по-английски, фраза эта звучит одинаково.
– Понял, – прошипел я. – Молчу, да здравствует свобода и демократия! И равенство всех наций.
– Ты откуда такой? – брезгливо поморщился военнослужащий.
– Из Калифорнии, – признался я.
– Лучше бы не признавался. Я этих ваших… Миллионеров, и хиппи всяких. Ну, просто ненавижу… Пить хочешь? – гвардеец зевнул, потом вполне приветливо мне улыбнулся и протянул рождественскую бутылку Кока-колы, неизвестно откуда взявшуюся в этом тропическом аду.
– Хочу… Спасибо… Никогда этот приторный символ американской цивилизации, отдающий жженым сахаром, не казался мне столь прекрасным. Черт его знает, каким образом это у них получается, но бутылка была запотевшей от холода, даже покрытой корочкой льда. Сделав несколько глотков и откинувшись на железное днище грузовика, я с сожалением понял, что пришедший из детства узор снежинок, который так часто появлялся на замерзших окнах автобусов, исчезает, превращаясь в теплые, липкие наросты.
Ну вот, если задуматься, все закончилось самым настоящим фарсом. Как в поганом Голливудском боевике, перемежаемом навязчивой рекламой Кока-Колы.
Или, может быть, мне просто повезло? Ведь еще несколько минут назад я из последних сил удирал от стаи возбужденных дикарей. Господи, если спасение мое и Кока-Кола – дело рук твоих, то спасибо. Я обязательно это запомню.
Что-то иронично хмыкнуло в небесах, и тут же в нос мне ударил запах гниющей рыбы, к нему примешивался столь знакомый нашим предкам чад пожаров, сладковатый аромат разлагающихся на солнце трупов.