Кролик и другие новые истории
Шрифт:
Катя отвернулась от окна. Фомин читал какой-то потрепанный томик.
– И как тебе наша хозяйка? – спросила его Катя.
– Кто?
– Ну хозяйка наша, которая дом нам сдала.
– А-а-а. Ну, норм.
– Ты думаешь она какая? Интересная?
Фомин отлип наконец от книжки и посмотрел на Катю.
– Сколько ей лет по-твоему?
– Не знаю, – Фомин пожал плечами, но смотрел теперь так словно пытался что-то разглядеть в Катином лице.
– Примерно?
– Да, не знаю я. Наверное… Да много ей. Фиг знает.
– Ты вот как думаешь, она старая или молодая? – продолжала настаивать Катя.
Тут
– Вспоминай, Фомин, мы когда приехали первый раз она вообще старухой мне показалась. Прям бабка какая-то. Баба Яга.
– Ну да.
– А сейчас я пригляделась, так ей же лет сорок. Не больше. А еще помнишь, женщина почему-то крестилась, ну та, которую мы подвезли. А еще сегодня в магазине сказали…
– Ой, началось, – Фомин скривился. – Ты без своего фейсбука тут совсем дуреешь, сплетни собираешь. Вот, лучше возьми книжку почитай.
Фомин взял один из томиков, лежащих рядом с ним и подкинул к ней поближе. Томик скользнул по одеялу и участливо ткнулся Кате в руку. Катя брезгливо оттолкнула холодную, гладкую как змею книжку.
– Представляешь, – продолжал, не заметив ее реакции Фомин, – никогда этого Гоголя не читал. Даже в школе. Только кино смотрел. Ну с Петровым которое. А сейчас оторваться не могу. И красиво как. Вот, например… «Робкое полночное сияние, как сквозное покрывало, ложилось легко и дымилось на земле» …
Фомин продолжал читать, когда Катя встала с кровати, нацепила кофту и вышла из дома.
В воздухе носились стрижи, или ласточки, или какие-то другие стремительные птицы, Катя не разбиралась. С одной стороны, над пригорком, небо багровело вывернутой наизнанку улыбкой, как грустный смайлик. С другой, сливалось с елками в непроглядную тьму.
Катя пошла по участку. Было жутковато и зябко. По голым икрам щекотно бились нависшие над тропинкой травинки. Там же крапива, запоздало подумала Катя, как щиколотка уже ощутимо взбухла и зачесалась. По колену царапнула сухая ветка. А это крыжовник! Вспомнилось Кате. Какой же тут все-таки неухоженный участок.
Ноги сами вынесли ее к приземистому домику хозяйки. Тот был как мертвый. Молчащий, окна плотно завешаны шторами или плотными занавесками. Вдруг одно из окон разрезала узкая полоска света. Катя тихо, не обращая внимания на колющее и режущее скопление растительности под ногами, шагнула к окну и осторожно заглянула в обжигающе яркую щель.
На полу стояла лампа на лишенном абажура тонком шесте. Слабый восковой свет дрожал на темных бревнах. Голая хозяйка сидела на коленях, спиной к окну. Волосы, спутанные, неряшливыми прядями лежали на плечах и спине. Хозяйка наклонилась и что-то зачерпнула руками. Потом резко выпрямилась с прижатыми к лицу руками. По бокам свисала складками желтая кожа.
Катя тихо стукнулась головой о стекло. Хозяйка резко обернулась. Лицо ее было черно, глаза закрыты, а рот развернулся как алый цветок. Белые, ровные, один к одному зубы. Хозяйка улыбалась. Тягучая красно-черная капля сорвалась с подбородка и упала на висящую грудь, следом еще одна, а за ней еще. Капли покатились по выпирающему животу. Оставили дорожки на дряблых бедрах. Так это же кровь, поняла Катя. Хозяйка открыла белые глаза.
Катя отпрянула, ломая куст и обдирая ноги вывернула на тропинку. Прочь от низкой избы, от замершего леса, от морока, от тишины. Домой, под теплое одеяло. К Фомину, к книжкам.
Выскочив из-за угла, Катя почти налетела на большую собаку. Та нюхала что-то под их дверью и, увидев Катю, оскалилась.
– Фу, – слабым голосом сказала Катя, – Нельзя.
На Катю уставились пустые, укрытые ночной тенью глазницы. Собака зарычала громче. Рычание разнеслось по темноте, окружило, подобралось со спины.
Вдруг звонкий женский голос крикнул:
– Назад!
Рык прекратился, силуэт на фоне двери обмяк. Собака легко сорвалась с места и не обращая внимания на Катю промчалась мимо, задев ее теплым мохнатым боком.
Катя вошла в дом. Кожа на месте крапивных ожогов и царапин горела. Катя, не раздеваясь, нырнула под одеяло к Фомину, прижалась к его спине, обняла. Фомин не ответил. Спал. Ноги у него были холодные. Как вода из колодца.
***
…Кто-то смотрел на нее из темной щели между двумя елками. Загудел ветер, трава пошла волнам, и слабая рябь тронула черные мохнатые деревья. Из зарослей порхнула мелкая напуганная птица. Полуденный зной вдруг отступил. Стало холодно. Слабая, еле слышная дрожь повисла в груди.
– Эй, – позвала она. Снова ударил ветер. Елки заслонили своими лапами смотрящего. Если он был. Слабая тень метнулась от края поля и побежала, побежала, скрылась в травяном переливающемся мороке. Лед на коже. Внутри что-то сорвалось и ухнуло вниз, только вот все никак не могло упасть. А кто-то невидимый ухватил за загривок и не отпускал.
Катя пошла к елкам, голая, как есть, оставив, позабыв на расстеленном одеяле купальник, шорты, футболку, всякие мелочи вроде книжки с закладкой-фотографией, где они в Венеции, солнцезащитных очков, тюбика крема от загара, бутылки воды, тайной пачки сигарет с зажигалкой, все, что было для нее секунду назад личным, материальным, понятным. Каждый новый шаг был вязким, тяжелым и все глубже погружал ее в дурман странной неправды, какой-то плохой, нездешней сказки. Ступни ног тонули в зарослях высокой травы. Тяжелый шмель бесшумно ткнулся в плечо и исчез. В воздухе закружилась знакомая уже прозрачность. Явственно и четко она видела каждую трещинку на скорченном еловом стволе. И слышала чужое дыхание. Катя остановилась и развела руками колючие, увесистые ветви. Никого.
– Эй, – снова позвала она.
Лес ответил едва различимым шепотом со всех сторон. Катя шагнула дальше, в стылый полумрак.
Посреди поляны лежал распластанный сосновый ствол. Широкий, как алтарь. Травяной подшерсток вдруг забурлил, вздыбился. Голова закружилась и небо, очерченное мохнатыми шапками сосен, метнулось вниз. Жизнь распалась на тысячи маленьких осколков. Время понеслось вихрем.
Катя не видела кто вышел ей навстречу.
***
Хозяйка стукнула в дверь. Не зашла, как бывало, нагло и по-свойски, а осторожно стукнула. Один раз, но Катя услышала, отозвалась, открыла дверь. Хозяйка скользнула бесцветными глазами по Кате и дальше вглубь комнаты. Катя обернулась, спиной к двери сидел Фомин. Спина выгнута, лопатки сведены, ребра торчат, мышцы напряжены. По коже течет пот. Морда собаки вверх. Морда собаки вниз.