Кролик разбогател
Шрифт:
— Он не показался мне таким уж приготовишкой, пап. Просто у всех проповедников такая манера говорить.
— А мне он показался очень радикальным, — произносит Мелани. — Как завел про богачей, которым-де придется пролезать сквозь игольное ушко, так остановиться не мог. — И, обращаясь к Гарри, замечает: — А вы похудели.
— Бегал, как идиот, — говорит Дженис.
— А потом, не обедал каждый день в ресторане, — говорит он. — Слишком много в этих ресторанах дают. Просто обжираловка.
— Мам, не споткнись о тротуар, — вдруг вскрикивает Дженис. —
— Я по этому тротуару хожу уже тридцать лет, можешь мне не напоминать, что он тут.
— Нельсон, помоги маме подняться по ступенькам, — тем не менее говорит Дженис.
— «Корона» здорово выглядит, — говорит малому Гарри. — Лучше новой. — Он, правда, подозревает, что эта досадная неполадка в руле так и не выправлена.
— Я по-настоящему насел на них, пап. Мэнни все откладывал починку, потому что это твоя машина, а тебя нет. А я сказал ему, что хочу, чтобы к твоему приезду машина была готова, точка.
— Прежде надо обслуживать тех, кто платит, — говорит Гарри, смутно чувствуя необходимость защитить своего начальника отдела.
— Мэнни — подонок, — бросает малый через плечо, протискиваясь с бабушкой и сумкой в дверь дома под веерообразным витражом, где среди переплетения свинцовых листьев стоит номер 89.
Следом за ними с чемоданами идет Гарри. За время отсутствия дом немного стерся в его памяти.
— Ох! — тихо произносит он. — Ну и запах — точно старая туфля.
Мамаша должным образом оценивает чистоту, цветы, срезанные с бордюров и расставленные в вазах на буфете и на столе в столовой, вычищенные ковры и выстиранные и отутюженные чехлы на ворсистом сером диване и таком же кресле.
— Здесь не было такой красоты с тех пор, как Фред разругался с нашей уборщицей, старушкой Элси Лорд, и нам пришлось ее отпустить.
— Если взять мокрую щетку и прыснуть на нее чистилкой для ковров... — говорит Мелани.
— Мелани, ты все умеешь, — говорит Гарри. — Единственная твоя беда — тебе следовало быть мужчиной.
Эта фраза звучит более грубо, чем он намеревался, но внезапно пришедшая в голову мысль, когда он входил в дом, вывела его из себя. Это его дом и, однако же, не его. Эти ступени, все эти пустячки. Он живет здесь как постоялец, старик постоялец, который ходит в нижней рубашке, у которого капает из носа, который выпивает и потому с трудом двигается. Даже у Рут есть свой дом. Интересно, как поживает его круглолицая дочь на этом заросшем участке, в доме из песчаника с поцарапанной зеленой дверью.
Мамаша Спрингер принюхивается.
— Пахнет чем-то сладким, — говорит она. — Это, должно быть, чистка для ковра, которой вы пользуетесь.
Нельсон стоит возле Гарри — как никогда близко.
— Пап, кстати о делах, я хочу тебе кое-что показать.
— Ничего мне не показывай, пока я не подниму эти чемоданы наверх, просто поразительно, сколько нужно человеку всякого барахла только для того, чтобы походить босиком в Поконах.
Дженис входит с улицы, открывая с треском кухонную дверь.
— Гарри, ты бы посмотрел огород — там все так чудесно
Гарри говорит молодым людям:
— Вы бы ели ее, а то она делается водянистой, когда перерастет.
— У нее никогдане бывает никакого вкуса, папа, — говорит Нельсон.
— Угу. Пожалуй, никто ее не любит, кроме меня. — А он любит пожевать, потому такой и толстый. Пока он рос, у него были дырки во многих зубах, а теперь, когда зубы у него в коронках, еда стала для него удовольствием. Никакой зубной боли — рай.
— Кольраби, — мечтательно произносит Мелани. — Я все думала, что это такое, а Нельсон говорит мне, что это репа. В кольраби много витамина С.
— Как поживают нынче блины? — спрашивает Гарри, пытаясь сгладить то, что он сказал, будто ей следовало быть мужчиной. Хотя, возможно, он попал в точку: нормальная для мужчины манера хозяйничать переросла в ней в любовь к сладкому.
— Отлично. Я уже подала заявление об уходе, и остальные официантки собираются устроить мне прощальную вечеринку.
Нельсон говорит:
— Она только и ходит по вечеринкам, пап. Я почти не видел ее, пока мы жили тут вдвоем. Твой дружок Чарли Ставрос все время приглашает ее — он и сегодня за ней приедет.
«Ах ты, бедный слабак», — думает Кролик. Почему это парень так льнет к нему? Он даже слышит его возбужденное дыхание.
— Он везет меня в Вэлли-Фордж, — поясняет Мелани, глаза у нее озорно блестят, скрывая тайну, которую Кролику теперь, наверное, никогда не узнать. Девчонка выходит из игры — умная девчонка. — Я ведь скоро уеду из Пенсильвании, а так толком и не видела ее достопримечательностей, и вот Чарли так мило предложил свозить меня в некоторые места. В прошлый уик-энд мы ездили туда, где живут амиши, и я видела всех этих психов.
— Ужасно унылое зрелище, верно? — на ходу говорит Гарри. — Премерзкие люди эти амиши — премерзко относятся и к детям, и к животным, и друг к другу.
— Папа...
— Если уж вы поедете в Вэлли-Фордж, можете посмотреть на колокол Свободы, проверить, есть ли в нем еще трещина.
— Мы не уверены, что музей открыт по воскресеньям.
— Во всяком случае, Филадельфия в августе — это зрелище. Этакое болото, кишащее несчастными людьми. Там человеку перерезать горло — раз плюнуть.
— Мелани, мне так жаль, что ты уезжаешь, — дипломатично вставляет Дженис.
Гарри иной раз поражается, какой дипломатичной она с годами стала. Оглядываясь назад, он вспоминает, какими они с Дженис были хулиганьем — озлобленные, неотесанные. Совсем неотесанные. Вот какие чудеса творят даже небольшие деньги.
— Угу, — говорит их летняя гостья, — но мне надо навестить родных. Я имею в виду — маму и сестер в Кармеле. Не знаю, поеду ли я повидаться с отцом — он стал таким странным. А потом назад, в колледж. Я чудесно провела здесь время — вы все были так добры. Я хочу сказать, притом что вы ведь меня совсем не знали.