Кроманьонец
Шрифт:
Когда Лют приступил к нанесению какого-то орнамента на дерево готового к работе станка, мое терпение лопнуло. Не по шамански, конечно, лишать мастера творческой магии, но вначале нужно было убедиться, что у нас получиться выткать полотно.
Под недобрыми взглядами Люта мы с Тиба, которая присоединилась к нашему дружному коллективу еще, когда мы стали ставить эксперименты с крапивой, начали готовить станок к работе. Крепили на балку нити, подвешивали грузы. Везение?.. Тогда именно так я и думал, но у нас получилось. Да, полотно было грубым, плотным и не совершенным, на мой взгляд,
***
Календарь вести мне в голову пришло еще тогда, когда очнулся в теле крохи Лоло. И по моему календарю шла вторая половина июля, когда Мош и любимая засуетились: пришло время собирать урожай.
Сам я, когда спасался от полуденной жары в прохладе леса или выгуливал на поводу кулана, ходил обычно по тропе к полю: вокруг вытоптанной тропки высились луговые великаны. Даже вербейник обычно под палящим солнцем в моем прошлом стелящейся ковриком, тут стоял в рост, красуясь желтыми цветами.
Ты удивлен? Думаю, не метровым вербейником? Да, выгуливал на поводе своего кулана. Приучить кобылу к уздечке было не трудно, а регулярные прогулки с ней необходимы, чтобы не отвыкла. За то теперь Машка, так я назвал кулана, работает в поселке тягачом. Сладил я для нее шлейку из кожаных ремней. Надеваю на шею, а к концам груз привязываю. Вчера, например, Машка бревна из леса таскала. Отвлекся я...
Под щебет и пение кружащихся в выси ласточек и жаворонков, соплеменники вышли в поле. Новая одежда из сотканной ткани хоть и не выглядела привлекательной, но куда лучше позволяла переносить жару и защищала от палящих солнечных лучей. Я, а позже и Лим сделали неплохие бронзовые и медные иголки, но шить одежду из сотканной ткани никто в племени не стал. Прорезали в полотне отверстие, надевали через голову, подпоясывались и все...
Любимая носила ребенка уже шесть или семь месяцев и тоже вышла в поле. Насилу уговорил, а сам, стараясь не замечать своего плохого самочувствия, присоединился к жнецам. Однообразная, рутинная работа, тем не менее, не стала скучной: я прислушивался к голосам соплеменников, их смеху и мне становилось хорошо, чувствовал какое-то тепло в душе пока вдруг, внезапно не закружилась голова. Сдерживая тошноту, я медленно побрел к лесу. "Перегрелся, наверное" - мысленно уговаривал сам себя. Остановился на опушке. Ветер мягко пронесся по зеленому травяному ковру и перебежал в осины. Осины зашептались, заволновались, с коротким шумом вздрагивая листьями. Ветер понесся дальше в темнеющую чащу. И свет померк.
***
Проскрежетали ржавыми голосами злодейки-сойки. Я открыл глаза. Полосы тумана плавали между черными кустами, небо обозначилось синевой. Было еще сумрачно. Лес словно вымер. Мой взгляд скользил по чахлому березняку, который спускался к болоту и переходил в осиновое редколесье. Сердце заколотилось, когда на пригорке я рассмотрел небольшой песчаный бруствер, над которым торчал, как палка, дырчатый кожух немецкого пулемета. За бруствером на пригорочке сидели солдаты в егерских куртках с изображением эдельвейсов на рукавах. Их кепи то и дело обращались к друг другу: немцы болтали.
– Хорош мечтать, Игореша, - услышал я шепот.
– Два егерька фрицевых...
"Старшина?!"
– Да. Прижали нас. Ну, ничего, - успокоил старшина мудрым старческим шепотком.
– Ты как, малой, еще не обосрался?
– Пока нет товарищ старшина, - ответил механически, а сам крепко сжал винтовку и не могу отвести взгляда от егерей.
– Мы в своем краю, а они в чужом, нам легче. Родная земля - это, брат, не просто слова, живого она греет, а мертвому пухом стелется. Делай Игорек, как я!
Эпилог
Однажды нудным октябрьским вечером я прогуливался по набережной. Вечерело. В дрожащей синеве реки чуть заметно покачивались отражения домов. Курил сигарету за сигаретой и смотрел в окна, не замечая мелькающие лица прохожих, лишь иногда отвлекаясь на протяжные сигналы проносящихся по проспекту машин. Небрежно поигрывал в кармане сматртфоном и все не решался позвонить. Так и простоял, пока совсем не стемнело. Она не пришла...
– Расскажи про нее.
Услышав приятный баритон, я резко обернулся и увидел высокого старика в лихо заломленном набок берете из под которого торчали серые непослушные пряди. Смешинки плясали в его прищуренных глазах.
– Э-э... Мы знакомы?
– промямлил я.
– Ах, нет! Позвольте представиться. Меня зовут Игорь, просто Игорь, - он протянул мне руку и я рефлексивно ее пожал.
– Андрей.
Он прислонил в чугунной решетке парапета сложенный мольберт и поставил рядом портфель. Спросил:
– Она не пришла?
– Вы наблюдали за мной?
– Да. Я работал неподалеку и не заметить ваших душевных терзаний просто не смог.
Я коротко поведал ему свою историю о том, как влюбился, а он смог меня удивить своей. Мы прогуливались туда-сюда от его вещей метров на двадцать и обратно и я по началу, когда услышал, что живет он уже во второй раз, стал подумывать, как бы деликатнее распрощаться с фантазером или не дай бог душевнобольным стариком. Но рассказывал он интересно, незаметно для самого себя я увлекся его повествованием.
С тех пор мы регулярно встречались там же, где и познакомились - на набережной. Спустя неделю я почувствовал непреодолимое желание записать то, что услышал, а позже и вовсе стал брать на встречу с этим удивительным человеком диктофон, чтобы ничего не упустить из его истории.
Когда он закончил, я не мог не спросить:
– Значит, вы проживаете свою жизнь второй раз?
– Именно это я тебе сказал при нашей первой встрече...
– И что? Не пробовали изменить историю?
– Пробовал, конечно! Только тебе трудно будет представить, что невозможно человеку поверить в то, чего он еще не видел и о чем он не имеет знаний. Я смог изменить только свою личную историю. И то не сильно: избегал подонков и негодяев из прошлой жизни, не попал за решетку. Так, по мелочам...