Кромешник

О'Санчес

Почти дружелюбное отношение к кормильцу принесло свои плоды: когда на зоне со смешанным контингентом начиналась очередная варфоломеевская ночь, работяги всегда почти брали сторону ржавых. Особенно это проявлялось, когда ржавые восстанавливали контроль над стальными зонами: беспредел на них иной раз превосходил все мыслимые и немыслимые границы. Трудилы, сами создавшие «крестьянское царство», разрывали в клочки жесть-вождей, вчера пришедших на их плечах к власти.

Пробники целенаправленно убивали друг друга на зонах всех режимов, на пересылках и в тюрьмах, на этапах и на воле, группами и поодиночке, на приисках полярного юга и на «курортах» севера. Администрация лагерей, поощрявшая поначалу кровавую

самодеятельность, уже утратила в значительной мере контроль над событиями и в докладах на самый верх подавала происходящее как окончательное загнивание и самоуничтожение преступного мира. Но преступный мир не собирался исчезать, он менялся, приспосабливался… и продолжал убивать и жить. От края и до края седьмого континента-государства, по всем зонам, густыми веснушками усыпавшими его тело, сквозь десятилетия катилось колесо великой войны, которую поколения сидельцев, прошедших сквозь неё, нарекли «Рваклей».

Гек многое узнал о предстоящей зонной жизни за те четыре месяца, что прошли на крытой в ожидании суда и приговора. Нельзя сказать, чтобы услышанное его вдохновило; малолетка – не мармелад. В камере кроме него торчало пятеро несовершеннолетних и один «папахен» – взрослый, опытный сиделец, который следил за соблюдением в камере тюремных порядков. Это обычная практика в следственных изоляторах, поскольку дети, предоставленные сами себе в экстремальных условиях, звереют, не ведая пределов и тормозов.

Геку приготовили прописку, как первый раз сидящему, и он не возражал поначалу, но когда требования сокамерников, связанные с парашей и зубной щёткой, стали принимать откровенно издевательский характер, Гек без лишних разговоров кинулся в драку. Его, конечно же, побили, – в камере самый младший (до его вселения) пацанёнок был на три года его старше… Но от шума проснулся папахен и двумя пинками быстро укоротил задир. Потом провёл расследование, признал Гека правым и предложил получить с обидчика, произвольно выдернутого и выбранного из всей шайки. Гек задумался и, почувствовав проверку, назначил одну «пиявку».

Он же и приводил приговор в исполнение: ладонь левой руки наложил на темя обидчику, правой рукой оттянул, как пружину, средний палец левой же руки и резко отпустил. Специалисты из взрослых иной раз показывали чудеса в пиявочном деле: тремя пиявками лопатоподобных рук могли вызвать лёгкое сотрясение мозга. Гек, со своими прутиками десятилетнего ребёнка, не вызвал бы сотрясение мозга даже у лягушки, но важен был подход и принцип. Умеренность новичка произвела хорошее впечатление, и его приняли без дальнейших испытаний.

Полезных рекомендаций и советов он получил множество, но когда пришла пора вытряхиваться из этапного вагонзака и подниматься на зону, тоскливые предчувствия сжали сердце бедняге Гекатору, и предчувствия его не обманули.

Новичков били всегда, но за Гека взялись очень уж рьяно. Если бы он не был столь закалённым к побоям и не таким упрямым, его бы оставили в покое. Но он держался и не давал ком. отделения – «комоду», его дружкам-держимордам почувствовать своё моральное превосходство над плюгавым пацанёнком. В этом соревновании «упоров» перевес был не на стороне Гека, который обладал только одним козырем: привычкой выносить побои. Все остальные козыри находились в кулаках у Рамона и его присных.

Месяцев через восемь не смертельных, но регулярных, практически ежедневных побоев Гек начал сдавать. Он уже не бросался в драку первый, быстрее стал падать с ног. Он ходил в тюремную школу, в первый класс, успеваемость стала резко снижаться, что усиливало побои. Круг замыкался. Гек видел, какова жизнь у опущенных на дно зонной жизни, у кожанов, и всерьёз начал подумывать о саморубе: сунуть левую руку под гильотину в бумагорезке – и больничка надолго обеспечена, а там ещё куда переведут…

Удача подвалила к концу первого года отсидки: по этапу пригнали пятнадцатилетнего чернокожего рецидивиста по кличке Чомбе, отчаянного нетака. Это был его второй срок за кражи из моторов на улицах Бабилона. Когда он появился на утренней поверке, все нетаки зоны приветствовали его восторженным рёвом. Он же поднял руки, сцепленные в замок, и поприветствовал зону. Во рту у него дымился специально приготовленный для торжественной минуты окурок. Прямо с поверки его спустили за это в трюм на пять суток, как оно и ожидалось и входило в программу. А на шестые определили и отвели в тринадцатый отряд, где жил и Гек.

– Из Бабилона есть кто? – вопросил он перед отбоем.

Тишина была ему ответом, бабилонские обычно сидели ниже, на южных зонах, хотя и здесь попадались иногда.

– Так что, есть земели? Из Бабилона?

В это время вернулся из умывальника Гек, который только что получил очередную порцию мордотыков.

– Я с Бабилона, – ответил он, почуяв просвет в конце тоннеля.

– Что ты свистишь, Мизер (лагерная кличка Гека была – Мизер, за малый рост и возраст), ты же из Иневии. Чомбе, брешет он, не слушай урода, – подал голос Тумба, толстый армянин из числа нетаков.

– Я из Бабилона, – спокойно повторил Гек, понимая, что даже призрачного шанса на изменение в судьбе упускать нельзя.

– А где ты жил? – И пошёл дотошный и беспорядочный разговор: кого знаешь, да чего видел… Все получилось в цвет: Чомбе учился в той же пятьдесят пятой школе, что и Гек, только находился по другую сторону баррикады во внешкольное время. Игра под патрончики была его страстью, но возраст уже не позволял, как бывало, шастать по стрельбищу… На зоне земляки редки, а территориальные разногласия – они для воли.

– Бьют?

– Постоянно. Рамон, бугор отряда, псина позорная, докапывается ни за что.

– А нетаки не вступались?

– А чего бы им за меня вступаться, меня с воли не греют, а так – кто я им?

– Пошли, в нашем углу спать будешь! – Вдруг спохватился: – Гурам, Мизер по жизни – он как?

– Ништяк, хоть и маленький. Говна в нем нет, – отозвался все тот же армянин. – Я и сам вмешаться уже хотел…

«Долго же ты собирался», – мысленно ответил ему Гек.

Глава 10

Ветер на холме

Споткнулся о подснежник.

Январский ветер.

– Гля, гля, робя! Как Мизер наворачивает! – хохотал в тот вечер подвыпивший Чомбе, показывая на Гека пальцем. – Бациллой небось давно не разговлялся?

– С воли, – улыбался Гек раздутыми от колбасы щеками.

Гуляли вшестером в каптёрке у Гурамова земляка, каптерщика Стефана Папикяна, по прозвищу Попус. Ещё один нетак симулировал аппендицит в больничке, один сидел в изоляторе, один был в ночной смене на промзоне (караулил «чёрную» – посылку со жратвой, чаем, куревом и выпивкой; его долю отложили отдельно). Гек отказался от рома, присланного Чомбе нетаками из второго отряда, где тот жил во время прошлой отсидки, пил лимонад; остальные разбавляли одно другим в индивидуальных пропорциях. Стол был богатый: помимо выпивки и палки полукопчёной колбасы нарезаны были две буханки чёрного, свежего ещё хлеба, стояли две банки шпрот, помидоры, зелёный лук, килограммовая банка тушёнки, солидный, граммов на двести, кус мягкого жёлтого масла, куб цейлонского чая и пригоршня конфет. Весь этот год Гек вёл полуголодное существование, посылок ему никто не слал, угощали его товарищи по отряду исключительно редко, поскольку не было в нем влияния и силы, а кормили на зоне хоть и по нормам, но, видимо, плохие это были нормы. Да ещё усыхал приварок по дороге на лагерный стол.