Кромешный свет
Шрифт:
– Здоров. – Андрей протянул руку молодому водителю, который терпеливо ждал, пока снаружи шли разговоры. – Так ты знаешь, куда ехать?
– Знаем, плавали, – улыбнулся шофер. – Который раз уже и людей, и материалы вожу к Империя-Тауэру.
– Только нас на подъезде самом выкинь, у нас дела еще рядом есть, – попросил Журавлев.
– Да ради бога! Только вы садитесь! – Водитель, сжав кулак, показал большим пальцем за спину, туда, где располагались двумя рядами пассажирские кресла.
– А то что, ГАИ лютует?
– Вот когда, не дай бог, мы в мелкую гравидырку влетим или на «сковородку» и придется газовать
Журавлев, а следом за ним и Бай пошли по проходу вглубь автобуса. На задних, торцевых сиденьях сидели четыре человека. Выглядели они очень странно. В центре троицы восседал человек с розовым ирокезом, в радужном шарфе и в джинсах, настолько узких, что они выглядели колготками. Несмотря на теплую погоду, на нем было пальтишко гламурного и даже совсем не мужского покроя.
– I’m Tony! – представился он.
– Leno, Boil, – представились один за другим товарищи Тони.
– Шпрехин зи дойч? – невпопад спросил Журавлев.
– No, I’m English-speaking.
– О, вэлл. Ай эм Жу… ноу, Синицын. – Журавлев стал говорить, как он думал, по-английски. И чтобы иностранец лучше понял, повторил громко и по слогам: – СИ-НИ-ТСЫН!
– Are you from China?
– Ноу! Ай френд, дурь. А ты, башка, сам ты китаец! – обиделся Жур. – А зэт из май френд, Байкалов.
– Yours boyfriend?
Сильный удар под зад тяжелым ботинком подсказал Андрею ответ.
– Ноу! Это друг, понимаешь, – френд. Нот пидар!
– Who is «Pidar»?
– Ну, не Бай же! Короче – ю Тони, я Андрей, Эндрю по-вашему, а это Дмитрий! В общем, зови его Дэн, как Брауна.
– That isn’t Den Brown, – почему-то рассердился Тони. – You are Russian joker! I’m designer, we are going to work here.
– Слышь, Бай, он меня, по ходу, дураком обзывает, да? – забеспокоился Журавлев. Но Бай, играя роль немого, гордо смотрел в потолок.
Водитель закрыл двери, громко в микрофон повторил требование всем сидеть на местах и плавно тронул автобус. Байкалов и Журавлев уселись рядом с иностранцами, причем Бай сразу же отвернулся к окну, стараясь полностью игнорировать присутствующих.
– Май френд из, из… – Журавлев никак не мог сообразить, как по-английски «немой». – Хи из нот бла-бла-бла.
Журавлев показал рукой, словно он закрывает рот на застежку-молнию.
– Ha! Mute! – понял Тони.
Журавлев решил, что на этом можно разговор и закончить, и стал, так же как и Байкалов, внимательно смотреть в окно.
Конвой, состоящий из крытого грузовика и автобуса, медленно, словно крадучись, проехал по центральной аллее выставки и, миновав входную колоннаду, выбрался на проспект Мира. Площадь у входа на ВДНХ была превращена в свалку. Кучи мусора, неизвестно кем и когда привезенные сюда, воняли так, что запах пробивался даже в закрытый автобус. Водители, для того чтобы проскочить неприятное место, газанули, но вырваться прямо на проспект Мира не удалось. Шофер грузовика, видимо бывалый сталкер, не поехал по дороге, а, прежде чем выехать на Останкинский проезд, с которого легко попасть на проспект, долго петлял по аллеям сквера возле памятника покорителям космоса. Покружив, машины выехали на проспект Мира и неспешно двинулись в сторону третьего кольца.
И Байкалова, и Журавлева поразил не вид погибающего города – пустые дома, провалившиеся витрины, неизвестно кем сваленные на проспекте то там, то здесь скульптуры Церетели, ярко-синий плющ, расползшийся по стенам когда-то жилых домов. Все это выглядело ужасно. Но самое сильное впечатление производило полное отсутствие движения на улицах. Дорога, где совсем недавно и Жур, и Бай часами торчали в апокалипсических пробках, сейчас была пустынна и вообще мало походила на автостраду. Даже странные, призрачные создания, живущие в новой Зоне, казалось, боялись на нее выходить, а жались по краям, уныло бредя по своим немыслимым делам. Один раз Байкалов заметил, что справа из арки одного из домов, примыкающих к проспекту, показалась фигура человека. Но короткая автоматная очередь с грузовика если и не уничтожила неизвестного, то по крайней мере заставила потерять всякий интерес к машинам.
На пересечении с третьим кольцом водитель повел себя странно. Шофер долго петлял, иногда зачем-то останавливался на перекрестках и все никак не мог заехать на полотно кольцевой дороги, хотя до него было рукой подать.
– А тут можно только по правилам! И ждать надо обязательно, пока остальные перекресток проедут. – Водитель понял, что его пассажиры, по крайней мере двое, озадачены таким странным его вождением. – Тут до меня один поехал не по знакам и не по разметке, так все… Черный Гаишник его и накрыл.
– Черный Гаишник? – удивленно переспросил Журавлев, еле успев остановить от вопроса Байкалова.
– Не поминайте не к месту. А то потом будете полосатые палочки вынимать, не скажу откуда, – сердито сказал шофер и отвернулся, показывая, что разговор окончен.
Скоро с полотна третьего кольца показались башни Москва-Сити. Журавлев выразительно глянул на Байкалова, нужно было выбрать место и время, чтоб покинуть автобус. Удобный случай представился, когда машины уже подъезжали к Империя-Тауэр и едущий впереди грузовик завернул за угол длинного забора, огораживающего Конгресс-холл.
– О, тормозни, нам лучше здесь! – вовремя среагировал Журавлев.
Водитель, ничего не говоря, остановился, открыл двери и сказал:
– Ну, давай, бывай!
– Ага, свидимся, – ответил Журавлев, спускаясь по ступенькам.
Байкалов даже пожал руку водителю и послал воздушный поцелуй Тони. Дизайнер неожиданно покраснел.
Глава 22
Далеко на Рублевке
По утрам Екатерина Алтуфьева долго валялась в постели. Не хотелось вставать, чтобы в очередной раз увидеть в зеркале постаревшее лицо, кожу, которая стала дряблой, и худое бесформенное тело. От худобы певица страдала всю жизнь, а теперь на все махнула рукой. Пиар-менеджер, стилисты, умелый фотограф с фотошопом – все они старались, чтобы люди по ту сторону стен замка, в котором она жила, были уверены в ее неотразимости и вечной молодости. На самом деле не только ее образ, размноженный глянцевыми журналами, телевидением и интернетом, был приукрашен. Ее голос, прекрасный в прошлом, уже давно требовал электронных костылей, чтобы удержаться на коммерческом уровне. Даже имя, красивое и запоминающееся имя, было ненастоящим. По паспорту она была Лариса Лымарь, что никак не годилось для сцены, и сейчас она сама его уже почти забыла.