Кронштадтский детектив
Шрифт:
Побитые граждане, конечно, жаловались. Начальство вкатывало Матвееву очередной выговор и внеочередное дежурство. Тот, понятное дело, добрее от этого не становился, зато количество желающих нарушать порядок в его присутствии падало прямо на глазах. Это, в свою очередь, побуждало начальство и дальше ставить Матвеева на дежурство именно в праздники. Вот такой вот круговорот сурового правопорядка получался.
– Живей, живей! – продолжал покрикивать Матвеев, но уже больше просто для порядка.
Когда инспектор степенно вылез из экипажа, люди ему
Матвеев, подбежав, откозырял инспектору, кивнул мне, и, пока мы шли к крыльцу, доложил:
– В общем, Вениамин Степанович, графа убили, но кто, зачем – пёс его знает. Никто ничего толком не видел и не слышал. Домашние графа знай талдычат про какое-то проклятие. Но самого графа никто не проклинал.
– Понятно, – сказал инспектор и указал рукой в сторону дуба: – А там что?
Снег под деревом был так вытоптан, будто вокруг него скачки на слонах устраивали.
– А это вон они натоптали, – сказал Матвеев, кивнув на зевак, и те дружно потупились. – Каждый себя сыщиком возомнил. Свидетели говорят, что стекло разбили, когда графа убивали. В процессе, так сказать. Я на всякий случай вокруг дома обошёл, пока никто не набежал.
– И что? – спросил я.
– Ничего интересного, – ответил Матвеев. – Здесь – только стекла выбитые, а больше вообще ничего. Там, под деревом, даже снег не был примят. С другой стороны такая же картина. В окна к ним никто не лазал. Разве что прилетел сверху. Крышу я не проверял, это, Ефим, твоя епархия.
Последние слова он сопроводил едва заметной ухмылкой. Я ответил хмурым взглядом. По осени, выслеживая вора, я действительно провел целую ночь на крыше. Причем, как оказалось, украденное лежало прямо подо мной, о чём Матвееву до сих пор не надоело мне напоминать.
– Посты вокруг дома выставлены? – поинтересовался инспектор.
– Так точно.
– Хорошо, – похвалил инспектор. – Тогда пойдем в дом.
Мы поднялись на крыльцо. Матвеев распахнул перед инспектором дверь. Та вполне подходила к общему «крепостному» стилю – толстенная, с массивным металлическим засовом и замком, ключ от которого по всем канонам должен быть размером с полруки. Зеваки сунули было нос следом, но Матвеев строго глянул, и они моментально хлынули обратно.
Прихожая в особняке не уступала размерами моей квартире. Вдоль всей левой стены вытянулась вешалка. Панели из красного дерева, украшенные витиеватой резьбой, придавали ей массивности. Должно быть, граф любил принимать гостей – здесь можно было разместить верхнюю одежду полусотни человек. Сейчас на вешалке висели: две женских шубки, мужское пальто, офицерская шинель, темно-зеленая шинель студента и, на самом краю, ближе к двери, примостился как бедный родственник потертый полушубок. Справа от двери красовался рыцарский доспех
Здесь нас встретил поп. Он благоразумно не высовывался на без пяти минут уже январский мороз, но, едва мы вошли, тотчас нарисовался, словно чертик из табакерки. Да и вообще, по правде говоря, на чертика он был похож больше, чем на священника. Заношенная ряса сидела на нём так плохо, как только могла сидеть вещь с чужого плеча. Сам же поп был низенький, рыжий и такой востроносый, что я с первого же взгляда его заподозрил, хотя так и не придумал – в чём.
– Дьякон Феофан Рощин, – отрекомендовался он. – Самый дальний родственник покойного, зато его самый преданный друг, – и добавил, поймав мой недоуменный взгляд: – Просим прощеньица, господа полицейские, но прислуги в доме совсем никого нет. Один я, так сказать, всегда на посту.
– Ничего, – сказал Вениамин Степанович. – Мы – люди самостоятельные.
После чего я помог инспектору снять шубу и пристроил ее на вешалке. Шуба у него была под стать самому инспектору – солидная. В такой и на прием к государю пожаловать не стыдно было бы. Мое черное пальто выглядело на ее фоне более чем скромно.
– Прошу со мной, – сказал дьякон, всем телом изобразив приглашение с полупоклоном.
Мол, «заходите, гости дорогие». Выглядело это так, будто он нас не в приличный дом, а в кабак зазывал.
– Проводите нас на место преступления, – велел ему инспектор.
– Да-да, разумеется, – дьякон так энергично закивал головой, что я испугался, как бы он ее не потерял. – Но графиня очень просила уделить ей минуточку вашего внимания, прежде чем вы приступите к нашему дельцу. Их сиятельство-то ведь теперь уже никуда не торопится, верно? А графиня поджидает вас в библиотечке. Это вам прямо по пути будет.
Вениамин Степанович сумрачно глянул на него и оглянулся на меня. Не успел я озвучить свое мнение, как он сказал:
– Хорошо.
– Ну вот и чудесненько!
Дьякон довольно потер ладошки, будто всучил нам какое-то барахло за миллион рублей, и вновь пригласил составить ему компанию в путешествии по дому. Следуя за ним, мы поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Ступеньки были деревянные, и некоторые тихонько поскрипывали под ногами, а вот перила оказались мраморные. С картин на правой стене на нас взирали бравые офицеры.
– Интересные портреты, Ефим, – на ходу заметил Вениамин Степанович.
Я машинально кивнул. В живописи я совершенно не разбираюсь. Будь это чертежи, тогда другое дело. Однако даже мне сразу бросилось в глаза, с каким вниманием к деталям художник подошел к своей работе.
Каждый офицер был изображен в полный рост. На заднем плане виднелась какая-то убогая китайская деревушка, и художник не поленился пририсовать самих китайцев, занятых повседневными делами. Их откровенная бедность еще больше подчеркивалась золотой рамой, в которую была заключена каждая картина.