Крошка Цахес Бабель
Шрифт:
В сложившей ситуации родной язык города-планеты, нашей Одессы-мамы, стал последним рубежом обороны Города-Героя от инопланетного нашествия, мечтающего превратить Одессу в пригород Большой Булдынки. За всю историю человечества, ему лишь однажды удалось воздвигнуть Вавилонскую башню. Ее всем миром дружно строили итальянцы и швейцарцы, русские и поляки, украинцы и евреи, немцы и французы, турки и болгары, греки и албанцы, азербайджанцы и армяне — несть им числа. И имя той поныне стоящей башни — Одесский язык. Как завещано предками, представители титульной одесской нации будут защищать ее до последнего вздоха, ибо функции белого флага у них выполняет неизвестный в сухопутных краях стяг «Погибаю, но не сдаюсь».
Одесский язык породила невиданная до той поры Россией
Почти молчу за то, что, благодаря одесскому языку, у одесситов донельзя своеобразный образ мышления. Во время кризиса телеканал «Айситиви» сообщает: «Президент провел урок голодомора в школе». Когда не было кризисов, в школах проводили уроки мужества, а сейчас прямо-таки «75-летию голодомора — достойную встречу!». И если Ющенко только спит и видит одесситов, разговаривающих на его родном языке, даю так называемому гаранту весьма дельный, проверенный самим временем совет. Пусть издаст Указ, запрещающий украинский язык в Одессе. Будьте уверены, одесситы, чей дух противоречия рождается за минуту до них самих, завтра же перейдут на украинский. Ведь именно в нашем Городе, несмотря на старания валуевских дебилов и в пику им, создавался первый словарь украинского языка.
Написал все это исключительно по меркантильным соображениям: сильно рассчитываю, что сам пан президент Ющенко наградит меня Шевченковской премией, а городской голова Одессы Гурвиц, состоящий в одной партии с фармазоном Ющенко и орденоносцем бабой Параской, подарит мне шмат земли размером больше жябячего скока на побережье и назовет моим именем бульвар за одесскоязычной Долинкой имени народного артиста Украины и заслуженного артиста России Жванецкого.
Так что не удивляйтесь за поныне таки да хорошо живой одесский язык. Было бы удивительно, если бы в Одессе, этом вечном государстве в государстве, не появился бы свой собственный язык. Да только ли язык? Найдите аналог: киевский анекдот, вологодский юмор, карагандинская присказка, секреты тамбовской кухни, ленинградские штучки, чистокровный бакинец, ростовские песни, типичный владимирец, тверская литература, главный герой иркутских анекдотов, как говорят в Нижнем Новгороде, новосибирская школа живописи, минский фольклор, воронежская поговорка, днепропетровский колорит, ашхабадский характер, кишиневский менталитет, лицо тбилисской национальности…
И если кто-то полагает, что «одессит — это национальность» не более чем шутка со столетним рабочим стажем, то получите вывод человека, побывавшего в Городе в 2008 году: «Все одесситы, с которыми мы общались, от школьников до профессоров, уверены, что одессит — это национальность», — пишет Карин Вартер, руководитель центра «Европеум».
Так что родной язык одесситов не ушел в небытие, как и литература великого Города, несмотря на старания зодчих образа Крошки Цахеса Бабеля. Современная литература Столицы Мира создается на всех континентах. Я едва успеваю читать насыщенную якобы давно сгинувшим одесским языком прозу; недавно вместе с пронзительно-ностальгическим романом «Двенадцать писем другу» открыл для себя писателя Виктора Бердника. Оказывается, мы ходили по одним улицам, употребляли одинаковые смачные одессизмы, имели общих знакомых, но ни разу не пересеклись. Одесский язык живет и в произведениях американца Александра Борисова, сына врага народа, выселенного из Одессы в Норильск. Когда читаешь его рассказ «Париж стоит
Многие современные одесские литераторы по нескольким причинам сознательно уходят от использования родного языка. А это им все равно не удается. Давно эмигрировавший в Америку Люсьен Дульфан теперь пишет не только картины, но и прозу. И вот что он поведал в интервью «Пером и кистью»: «Я думаю, что пора уже вернуться к нормальному языку — Бунина, Катаева… Хватит этих жаргонных одессизмов». Еще пара предложений и Дульфан выдает: «…не сотрудничал ни с советской мелихой, ни с немцами». Насчет Катаева, с его вошами-аберкосами-фатерами, скромно промолчу. Вот вам и язык Бунина — «мелиха». В русском языке не найдется синонима этому слову, не просто означающему — власть, система, государство, но и одновременно вызывающего чувство брезгливости, презрения и ощущения собственной беспомощности перед машиной, которая считает тебя не более чем одним из миллионов принадлежащих ей винтиков.
По поводу отказа от жаргонизмов задумывается не только Дульфан, но и, на мой взгляд, лучший современный писатель Одессы Александр Дорошенко, сохранивший верность Городу. На великолепном русском литературном языке он недавно говорил по телевидению о необходимости сохранения российской культуры речи. Но стоило только профессору Дорошенко поведать о том, что его приятель занят чтением не серьезных книг, а дамских романов, то Саша слегка возбужденно стал выдавать: «Парень, ты приплыл. Ничего, кроме этого повидла, ты читать уже не будешь». Как издавна говорят в Одессе, капец, приплыли, всю ночь гребли, а лодку отвязать забыли. Мог бы и вместо «повидла» сказать «мазута», в одесском языке это синонимы. Да, одессита вытравить из себя невозможно. «Хорошмок», — говорит мне помешанная на русской культуре автор многочисленных телевизионных культурологических программ Наталья Смирнова, попутно одергивая внучку: «Что ты мне фальцманируешь?».
Писатель и корреспондент «Нового Русского Слова» Дима Ярмолинец выдал новый роман. «Свинцовый дирижабль «Иерихон 86–89», этакое время напрасных одесских ожиданий времен перестройки, с легко узнаваемыми прообразами литературных героев. А потому Дима запросто употребляет слова и фразеологизмы их родного языка: «прошмандовки», «трендель», «порви очко на фашистский знак», «поц», «сходняк» и даже «ебаный самопальщик», то бишь «гнусный производитель подделок».
Очередной рассказ Михаила Эненштейна, написанный в Германии называется «Супник» отнюдь не в русскоязычном значении. Я себе думаю, или он честно не признавался: «Я родился, вырос, учился и работал на Молдаванке, в старых домах, в одесских двориках, где складывалось своеобразное человеческое отношение, быт и язык старой Одессы».
Некогда блиставший на одесском небосклоне в числе звезд не последней величины и давно забытый в Городе писатель и журналист Владик Кигель издал книгу «Вест-Голливудские хроники», словно вернувшую меня в коммунальное детство: «4 выключателя в коридоре, 4 куска мыла в общей, с вечно разбитыми стеклами ванной, 4 «досточки» на гвоздиках в туалете…». Очередная книга Бориса Рубенчика, чьими произведениями я еще зачитывался в молодости, пока ждет своей очереди. Равно как и новые книги Григория Фукса «Чужие годы» и «Корона для звездочета».
Написанный более четверти века назад учителем русского языка и литературы Ефимом Ярошевским «Провинциальный роман-с», по словам критики «вызвал неподдельный интерес в кругах не только одесской, но и российской интеллигенции» уже в наши дни. Получите в исполнении Ярошевского язык одесской фрондирующей интеллигенции тридцатилетней давности: «себя имеет», «ингермончик», «буц», «зафигачат», «семитать», «шизаюсь», «поц», «вус посмотреть», «слиняю», «амбал», «без звезды в голове», «аристокроц», «байда», «сугроб встречает у ворот мадамской свежей ягодицей». «Бенемунис, Аркаша, ты меня обижаешь…эти ребята меня не харят», — держит речь в романе Ярошевского тот самый Дульфан, что ныне с «мелихой» на устах призывает отказаться от использования одессизмов в литературных произведениях.