Крошка Черити
Шрифт:
– Нет, – ответила она. Ее глаза утратили трагическое выражение, и в них заплясали смешинки. Она хихикнула и сказала: – Я ни в чем не могу быть ей полезна, и в особенности – в качестве учительницы! Я не особенно начитанна, и хотя умею немного играть на фортепиано, делаю это довольно скверно. У меня нет способностей ни к языкам, ни к рисованию, и я неважно считаю… Так что, сами понимаете…
Это прозвучало настолько обескураживающе, что виконт не смог удержаться от смеха и с трудом выговорил:
– Ну, а теперь, когда вы перечислили все, чего вы не умеете, скажите, что вы умеете?
Ее глаза
– Совершенно ничего. Тетушка говорила, что я гожусь только для самых простых поручений, и, боюсь, она права. Но за последние годы в Мэплвуде я много узнала о домоводстве и знаю, как ухаживать за пожилыми леди, потому что когда старая леди Багл разболелась не на шутку и не могла больше вставать, она не подпускала к себе никого, кроме меня. И, кажется, я ей нравилась: хоть она и шпыняла меня – а она, бедняжка, всегда была ужасно злющая, – но никогда не ругала так, как тетушку, и Лукасту, и Юнону, и не говорила, как им, что я желаю ей смерти… Поэтому я надеюсь, что смогу быть полезной моему дедушке. Мне кажется, он живет совсем один, вокруг только слуги, и это, наверно, ужасно печально. Вам не кажется, сэр?
– Я с вами определенно согласен, но ваш дедушка считается… э… порядочным отшельником. Я с ним никогда не встречался, но если истории, которые о нем рассказывают, хотя бы отчасти правдивы, он представляется мне не особенно дружелюбным господином. Кроме того, вы ведь сами сказали, что он самым оскорбительным образом ответил на письмо мисс Флетчинг?
– Да, но она ведь не просила его взять меня к себе, – возразила Черри. – Она хотела только, чтобы он расплатился по счетам вместо отца, и неудивительно, что он так ответил: папа говорил мне, что дедушка страшно скупой.
– Ваша тетя заплатила мисс Флетчинг? – перебил ее виконт.
Черри покраснела и отрицательно покачала головой.
– Нет, она тоже сказала, что не несет ответственности за легкомыслие моего отца, но, так как кровь не вода, она, так и быть, освободит мисс Флетчинг от моего присутствия и заберет к себе. Так что… так что никто не заплатил за меня… до сих пор! Но я собираюсь откладывать каждый пенни, который смогу заработать, и сама заплачу все, что должна!
Она решительно выпятила подбородок и продолжила:
– Если дедушка… то есть если я его увижу и объясню, как все вышло… он, конечно, не откажется взять меня к себе, пока я не найду подходящее занятие.
Виконт находил это предположение сомнительным. Тем не менее, каким бы болезненным и эксцентричным ни был лорд Неттлкумб, он едва ли мог отвернуться от своей осиротевшей внучки, не имеющей в Лондоне никакого другого пристанища, кроме его дома. Конечно, если он заинтересуется Черри, ее будущее можно считать устроенным. Но если он окажется таким негодяем, что откажется приютить девушку, ему придется иметь дело с лордом Десфордом, который постарается на время подавить в себе почтение к старшим, впитанное с молоком матери, и в доступных терминах объяснит старому скупердяю, в чем состоит его долг и родственные обязанности!..
Он не стал посвящать Черри в свои мысли и решительно объявил, вставая из-за стола:
– Отлично! Едем в Лондон!
Черри вскочила, поймала его руку и прижала к губам, прежде чем он успел остановить ее.
– Ох, спасибо, сэр! –
Сильно смутившись, виконт отдернул руку и похлопал Черри по плечу со словами:
– Полегче, глупое дитя! Подождите, пока встретитесь с дедушкой, не витайте в облаках! Если он не примет вас, вам не за что будет меня благодарить.
И виконт торопливо занялся счетом, сообщив Черри, что через несколько минут подаст коляску к дверям, таким образом отрезая путь к дальнейшим изъявлениям благодарности.
Но прежде чем продолжить путь, он столкнулся с выражением крайнего неодобрения со стороны своего преданного слуги. Когда виконт сообщил Стеббинсу, что пообещал доставить мисс Стин в Лондон, грум, больше не ссылаясь на исключительность своего положения старейшего слуги, умоляюще произнес:
– Милорд, прошу вас не делать этого! Вы оглянуться не успеете, как окажетесь в хорошей переделке, это ясно как день! А если его милость об этом узнает!..
– Не будь таким брюзгой, Стеббинс, – нетерпеливо бросил виконт. – Его милость об этом никогда не узнает, а если и узнает, не похвалит тебя за то, что ты раздуваешь такую мелочь! По-твоему, я собираюсь умыкнуть эту леди?
– Больше смахивает на то, что она умыкает вас!
Взгляд виконта отяжелел; он холодно произнес:
– Я довольно свободно держусь с тобой, Стеббинс, но сейчас ты зашел слишком далеко!
– Мой господин, – преданно сказал Стеббинс, – если я говорю чересчур свободно, прошу прощения! Но я преданно служу вам с тех пор, как вы изволили взять меня личным грумом, и я не прощу себе, если не смогу помешать вам везти эту молодую осо… леди в Лондон! Можете сердиться на меня, но я еще никогда не видел, чтобы леди путешествовали в обществе джентльмена таким образом, как это собирается сделать мисс Стин!
– И это оскорбляет твои чувства? Ну, можешь поразмыслить над этим, сидя позади нас, и разрешаю тебе вмешаться, если потребуется пресечь мои покушения на добродетель мисс Стин.
Видя искреннее огорчение Стеббинса, милорд рассмеялся и продолжил:
– Да не расстраивайся так, простофиля! Я пообещал только доставить мисс Стин в дом ее дедушки. И не будь ты таким болваном, ты бы сразу понял, что ее готовность ехать со мной в Лондон происходит от полнейшей невинности, а не испорченности! Господи, чего ты ждешь от меня в такой ситуации? Бросить ее на произвол судьбы посередине дороги, на волю первого встречного негодяя? Хорошего ты обо мне мнения!
– Нет, милорд, я вовсе этого не предлагал! Но я думаю, вам лучше отвезти ее туда, откуда она пришла!
– Она этого не хочет, а мы не вправе заставлять ее. – В глазах виконта заплясали смешинки, и он добавил: – И даже будь у меня такое право, черта с два я бы так поступил! Господи, Стеббинс, ты бы рискнул везти в открытом экипаже рыдающую девицу? – Виконт расхохотался. – Готов спорить, ни за что! Займись лошадьми и больше не надоедай мне.
– Хорошо, сэр. Но я должен сказать – уж извините за надоедливость, – что никогда не видел вас таким разгоряченным, отбросившим всякую рассудительность, как сейчас! И если вы не окажетесь в ловушке, можете называть меня Джек Адамс!