Крот 3. Сага о криминале
Шрифт:
– Тебя не останавливает даже смерть Старкова? Ты же дал клятву на его могиле.
– Смерть Старкова как раз меня окончательно и убедила в том, что пора завязывать… Погиб мужчина в расцвете лет. Во имя чего?
– Во имя будущего.
Кузьмичев ухмыльнулся:
– Боец невидимого фронта? И кто хотя бы раз вспомнит его в этом «будущем»?
– Ну хотя бы ты.
– Слабое утешение… Я, Николай, предпочитаю жить. У меня есть сын, жена.
Николай прошелся по комнате, остановился напротив гостя.
– Твоя жена – убийца. Она убила человека. Ее невозможно
– Я по вашей милости причастен к сотням убийств. И тем не менее на свободе.
– Это совсем другое дело.
– Это одно и то же, – возразил Сергей.
Николай устало улыбнулся:
– Ты должен хорошо подумать.
– Я уже хорошо подумал. – Кузьмичев поднялся. – И я пришел сюда с решением.
Лицо Николая стало жестким.
– Но ведь мы можем помешать тебе с твоей авантюрой. Элементарно можем помешать. Ты можешь не выйти отсюда. Это ты понимаешь?
– Понимаю. И если так ставится вопрос, хочу предупредить – я предвидел такой вариант и уже записал свое выступление. – Кузьмичев достал из кейса видеокассету, передал собеседнику. – Посмотри, здесь все сказано. И если вы все-таки решите «помешать», этот материал найдет хозяина. И прозвучит еще серьезнее – ты тоже должен это понимать.
Николай повертел кассету в руках, кивнул:
– Ступай, я изучу вопрос.
Под утро, когда было еще темно, к кладбищенскому забору подошел Важа, легко, по-спортивному перемахнул на другую сторону.
Тявкнула в стороне сторожевая собака и умолкла.
Важа, переходя с аллеи на аллею, миновал церковь, добрался, наконец, до памятника Маргеладзе-младшего.
Профессионально и быстро обследовал ближние могилы, осторожно подложил под памятник Маргеладзе небольшой полиэтиленовый пакет. Прикрыл его землей, забросал старыми листьями.
Вокруг было тихо и спокойно.
Маленькая площадка перед памятником Маргеладзе-младшего не вмещала всех пришедших, люди растянулись по ближним аллеям, слушали выступающих.
Говорило какое-то официальное лицо из мэрии.
– …Мы должны искренне и низко поклониться памяти убиенного бандитами! Это был человек достойный, чистый, добрый. Он, несмотря на свою молодость, все-таки успел сделать много красивого и полезного для людей. Вечная память тебе, и пусть земля тебе будет пухом.
Затем выступал Маргеладзе. Он едва справлялся с волнением.
– Брат! Дорогой, единственный, родной! Мне очень плохо без тебя. Да, у меня есть друзья. Очень близкие друзья. Такие, как только что выступавший Игнатий Петрович, человек не последний в этом городе! Но все равно я не могу забыть тебя. Не могу смириться, что тебя больше нет. Что не услышу твой голос, не смогу ощутить твои объятия, обнять тебя в ответ! Прости меня за то, что я до сих пор не наказал тех подонков, которые подняли на тебя руку. Но клянусь, я это сделаю. Я уже их нашел, остается только наказать. Жестоко, по законам чести и справедливости. Ты сейчас слышишь меня, потому что в такой день ты приходишь на землю, чтобы помочь нам, поддержать, успокоить! И я тебе
И в это время произошел сильный взрыв. Взлетела в воздух тяжелая мраморная плита. Маргеладзе с окровавленной шеей в ужасе оглянулся, попытался сделать несколько шагов и рухнул к подножию памятника. Рядом с ним пытался подняться чиновник из мэрии – живот его был распорот.
Испуганные люди неслись прочь, кричали, падали, звали на помощь.
Важа стоял далеко в стороне, видел все это, какое-то время не в состоянии был двинуться с места, затем развернулся и почти бегом поспешил к выходу.
Кузьмичев собрал в кабинете самых близких людей – Костю, Вована, Антона… Взял со стола бумаги, показал друзьям.
– Здесь все расписано. Вплоть до распределения акций… Президентом корпорации я назначаю тебя, Костя… Вован… извини, Владимир Иванович – твой первый зам. Ну а вам, господин губернатор, – обратился он к Антону, – я просто передаю часть акций, и вы должны использовать их для укрепления своего замечательного края.
– Андреич, – прервал его Вован, – извини, конечно, но это похоже на какой-то бред. Признайся, ты нас разыгрываешь или мы ничего не понимаем?
– Скорее, не понимаете. Поэтому объясняю еще раз, – сказал Сергей. – Я выхожу из игры. Больше ни корпорацией, ни бизнесом, ни криминалом, ни политикой я заниматься не буду. Предоставляю вам такое право. Вы моложе меня, сильнее, и может, даже умнее… Мужики, я просто устал от всего. И хочу нормально, по-человечески пожить. У меня есть семья.
Зазвонил мобильный, Кузьмичев поднес аппарат к уху. Звонил Николай.
– Сейчас двенадцать пятнадцать, – коротко и деловито сказал он. – А ровно в четырнадцать жена будет ожидать тебя возле памятника Юрию Долгорукому. Не опаздывай, – и положил трубку.
Кузьмичев поднял глаза на товарищей.
– Вот и все, – произнес он тихо. – Теперь надо все начинать сначала.
Он заметил Анну возле памятника – в простом платьице, потерянную, одинокую. Жена стояла и оглядывалась – часы показывали четырнадцать ноль-ноль. Катюша тоже увидела мать, первой рванулась к ней. Обхватила за ноги, прижалась.
Аня взяла ее на руки, ждала, когда подойдет муж.
Сергей обнял ее и дочку, и какое-то время они стояли, замерев. Потом Катя взяла за руки отца и мать, и они двинулись по Тверской.
Сверху, из окна своей квартиры, за ними наблюдал Николай.
Сергей, Анна и Катюша шагали по нарядной главной улице столицы, о чем-то разговаривали, улыбались, смеялись. Народу было много, на них никто не обращал внимания – по улице шла просто счастливая молодая семья.
Неожиданно кто-то их окликнул.
Напротив остановилась черная «ауди», с заднего сиденья которой выглядывал Юрий Иванович.
– Сергей Андреевич! – крикнул он и погрозил пальцем. – А ведь забывать друзей нельзя. Звоните, дорогой… – Захлопнул дверцу и покатил дальше.