Кровь Асахейма
Шрифт:
На самом деле Байола никогда не кичилась своей принадлежностью к Раненому Сердцу. Ее чувства по отношению к боевым орденам были сложными, продиктованными компромиссами, на которые ей пришлось пойти, чтобы оставить свою прежнюю жизнь.
Теперь это было не так. В ожидании последнего штурма каждая клетка ее тела наполнялась гордостью. Перед ее мысленным взором появлялись лица погибших, их яростная красота и несгибаемая воля, и она наконец стала чувствовать себя одной из них. Теперь в ее душе не было ни сомнений, ни сожаления.
Хотя об одном она все же жалела. О том, что не нарушила обеты и не рассказала Ингвару правду.
В любом случае для них уже было слишком поздно. Конец близился.
Пусть я смогу послужить.
Губы женщины медленно двигались, повторяя строки литании. На дальнем конце длинного нефа, в пятидесяти метрах от нее, в темноте виднелись пока еще закрытые створки ворот. Грохот таранов по металлу дверей пробирал до самого сердца. Каждый удар приходился как будто по ней, приближая гибель места, которое она не любила до этого дня.
В этом была некая ирония. Только на пороге уничтожения она полностью оценила суровое великолепие здания, которое ей поручили защищать. Это, наверное, был хороший урок. Он подошел бы для одной из проповедей де Шателен. Жаль, что их больше не будет.
Пусть моих сил достанет.
Двери снова содрогнулись, затрещав. Еще один удар попал в цель, и по распоркам и балкам побежала сеть трещин.
Байола пригнулась еще ниже, немного сместив ствол своего оружия, целясь туда, где, по ее мнению, должна была появиться первая пробоина. Она чувствовала болезненное напряжение людей, собравшихся вокруг нее. Все знали, что это — последний рубеж обороны. Не было других позиций, на которые можно отойти. Над головами людей из теней безмятежно смотрела золотая маска Императора. Ему не было дела до бойни, которая вот-вот начнется под Его разведенными руками.
Пусть проживу с честью.
От следующего удара правая створка распахнулась внутрь, с треском ударившись о колонны. Шипение и бормотание солдат-мутантов нарушило прохладную безмятежность внутренних помещений собора. Сестра-палатина слышала рев бушующего пламени, чуяла гнилостный смрад истерзанной чумой плоти под разлагающейся броней.
Пусть я умру не напрасно.
Когда орда мутантов, в чьих слезящихся глазах читалось болезненное желание предаться кровавым буйствам, наконец прорвалась через разбитые двери и ввалилась в священные залы храма Святой Алексии, Байола заговорила. Она отдала свой оставшийся напоследок приказ, который берегла для крайнего случая. Она прокручивала его в голове в последние часы отчаянных сражений.
— Мы не сдадим алтарь, — спокойно сказала она, наводя оружие на первого мутанта, осквернившего ее священные владения. — Умрите с честью, сестры. Они могут сломить наше тело, но не дух.
Схолиаст-майорис Иэн Рамна торопливо шел по коридору, ведущему от либрариума молитвенных свитков Галикона к складу с ладаном. В личной часовне канониссы его запасы подходили к концу, а с учетом девяти запланированных служб шанс того, что церемонию не придется урезать, был невысок.
Кому-то подобные мелкие дела могли показаться незначительными, особенно учитывая то, что творилось в городе. Другой человек, лишенный дотошного внимания к деталям, которым Император так щедро наградил Рамну, давно прекратил бы обращать внимание на точность проведения ритуалов. Он, может быть, решил бы, что раз армии Тьмы медленно прогрызают себе путь через руины нижнего города, то можно забыть об установленном церемониале. Он, наверное, в своей слабости взял бы оружие и обратил его против себя, зная, что работа всей его жизни теперь бесполезна и десятилетия упорных молитв бессмертному Императору Человечества оказались напрасны.
К счастью, такие люди не занимались организацией церковных служб при канониссе. Под управлением Рамны все тринадцать часовен и святилищ, разбросанных по цитадели, работали без сучка и задоринки. Может, мир вокруг них и рушился, а всех сестер отозвали для участия в битве, но ритуалы будут исполняться. Если бы сам кардинал зашел через золоченые двери в одну из часовен под руководством Рамны, он обнаружил бы молитвенные помещения в идеальном порядке, полностью оснащенные всем необходимым и готовые принять священников для выполнения их долга.
И конечно, знакомая рутинная работа помогала отвлечься. Она позволяла Рамне действовать и не поддаваться страху, который грозил задушить его каждый раз, когда он слышал взрывы, раздающиеся все ближе и ближе. За работой он мог не вспоминать, что уже две недели толком не спал или что трое его подчиненных заразились чумой и были казнены сестрами Фелицией и Каллиопой на его глазах.
Было важно постоянно чем-то заниматься. Это помогало отогнать худшие из кошмаров и занимало руки, так что у него не было времени думать о пистолете, спрятанном под кроватью на всякий случай.
То был выход для труса. А Иэн Рамна, несмотря на всю свою назойливость, чопорность и абсолютную неспособность отклоняться от традиции, не был трусом.
В коридоре было пусто. Одежды схолиаста мягко шелестели при ходьбе. Помимо непонятного шума, доносившегося из-за пределов цитадели, ничто не нарушало механический ход его мыслей.
Сегодня единственным изменением в стандартной процедуре был маршрут. Рамне пришлось идти в обход, через нижние уровни цитадели, чтобы избежать встречи с отрядами сержанта Эре, которые расквартировались в зале для приемов. Гвардейцы развели там ужасный бардак, перевернули бесценные шкафы и протащили свое тяжелое оборудование к проходам прямо по полированному мраморному полу. Рамна действительно не понимал, зачем они это сделали. Если враг доберется аж до цитадели Галикона, то тогда все совершенно точно будет кончено. Уж лучше сохранять веру, ходить на службы и молиться.
Он двигался так быстро, как только мог. На нижних уровнях плохо пахло, а светильники моргали каждый раз, когда снаружи раздавался взрыв. Рамна даже не знал точно, для чего использовались эти помещения. Может, это были склады продуктов. Или медицинские отсеки для персонала Галикона. Да, точно: комнаты слева были частью больничного корпуса.
Прямо перед собой он увидел распахнутую дверь, свободно покачивающуюся на петлях. Схолиаст замедлил шаг, не зная, что об этом и думать. С той стороны стены был слышен тихий гул медицинских когитаторов.