Кровь боярина Кучки
Шрифт:
Слушал её несчастный, непроизвольно перебирая жёсткую медь волос, и думал вовсе о другом.
– Сейчас сызнова займётся усобица, - вслух произнёс Род.
– Только убивать, полонять и жечь будут у нас здесь, а не на Руси.
– Твоя правда, - согласилась Вевея.
– Ведь едва разнеслась по волости весть о смерти Андреевой, вся дружина съехалась во Владимир, все лучшие люди Ростова, Суздаля, Переяславля. Знаю, что говорили: «Делать нечего, так уж случилось, князь наш убит. Детей у него тут нет. Сынок ещё молодой - в Новгороде. Братья - в Руси…»
– А сын Глеб?
– перебил Род.
– О Глебе - ни полслова, - жёстко сообщила Вевея, - Ведают, что не сын. Да и в монахах он.
– За каким же князем послали?
– полюбопытствовал Род.
– Вспомнили про соседа нашего, князя Рязанского, -
– Побоялись, чтоб не нагрянул ратью внезапно. Решили: «Пошлём к Глебу Ростиславичу. Скажем, князя нашего Бог взял, так мы хотим Ростиславичей - Мстислава и Ярополка, твоих шурьёв».
– Сыновей старшего сына Юрьева Ростислава, коего я из болота выволок?
– вспомнил Род.
– Все это происки рязанских посольников Дедильца да Бориса, - объяснила Вевея.
– Забыли… Гюргию ещё целовали крест жить под меньшими его сыновьями Михаилом да Всеволодом, - сонно вымолвил Род.
– Посадили Андрея… Он братьев прогнал… Нынче, стало быть, сызнова их забыли…
– Глеб Рязанский обрадовался, - уже как бы издали достигал его слуха рассказ Вевеи, - послал своих послов вместе с владимирскими в Чернигов… Там сейчас приютились его шурья… Да ты уже в тридесятом царстве, мой Родушка - седая бородушка…
Большая мягкая теплота дышала на него, прижималась к нему… И когда он проснулся, разбуженный прямым солнечным лучом, проникшим в приотворенную дверь сеновала, голова спящей красавицы покоилась на его плече, пылая языками огненных прядей.
Отдохнувшая пара гнедых скакала весь день с краткой остановкой в лесу. Вевея остерегалась постоялых дворов.
– От кого ты меня хоронишь?
– недоумевал Род.
– Да от обыщиков же!
– втолковывала Вевея, - Я же ещё во Владимире сказывала, что молва людская не отделяет тебя от Якимки: братцы да братцы Кучковичи! Оглагольник Кузьмище Кыянин видел, как ты вышел в крови с отрубленной десницей Андреевой… Не довольно?
– Я-то тебе не вылгал, сказал всю истину, - растерялся Род.
Вевея глянула на него как на несмышлёныша:
– Мне ты не вылгал, а кату на виске вылжешь. Анбал с Кучковым зятем Петром уже взяты за приставы. Признались во всем. А виновному страшней признаваться, нежели невиновному.
– Уф!
– только и мог развести руками мнимый Кучкович.
Повечер прибыли в град Москов.
– Отвези меня к Шишонке Вятчанину, - велел Род.
– Вздоры!
– отказалась рыжуха.
– Поедем только ко мне.
Род постучал возатаю.
– Ин, я пешком дойду.
– Он отворил дверцу.
– Там тебя поймают!
– округлила глаза рыжуха.
– Шишонка знает, где укрыть, - вспомнил Род подземелье.
Вевея высунулась из дверцы и приказала ехать к Вятчанину.
Остановились вблизи ворот, послали возатая за хозяином.
Тем временем отвергнутая благодетельница исходила слезьми.
– Что ж ты так зол ко мне? Отложи обиды. Оба мы сироты. Нам ли не поддержать друг друга?
Возвратился возатай, доложил, что Вятчанин третьего дня преставился, а хозяином становища стал Закно Чобот.
– Старый друг Михна!
– обрадовалась Вевея.
– А воевода Михн со своей подружней, моей врагиней Лилянкой, изведены по вине Кучковичей.
– Как?.. И Лиляны уж нет?
– спросил в ужасе Род.
Хозяйка карети сделала знак возатаю:
– Езжай в Заяузское городище. Да шибче!
9
Предусмотрительная Вевея заблаговременно купила дом-пятистенок в тишайшем месте за рекой Яузой. Сюда с Боровицкого холма да с Кучкова поля ни частые пожары не достигали, ни княжьи да боярские кмети. Войдя в этот дом, бесприютный Род перво-наперво ощутил покой. Он исходил от большой печи вместе с берёзовой теплотой и вытными запахами, а также от кружев и вышивок на столах, поставах, настенных грядках. Скиталец не удержался, обнял хозяйку в порыве искренней благодарности, а та лукаво сощурилась, ударив пальцем по кончику его носа: «Обнятого остерегайся!..» Род отпрянул, вспомнив предпоследнюю Букалову заповедь. То, что заветные слова вырвались из уст самой же Вевеи, усугубило впечатление. И в первую же ночь, лёжа во второй избе пятистенки на высоких пуховиках пышного одра, Род уразумел, чего нужно остерегаться. Девуня [507] сошла с полатей в белых портах, в льняной срачице… Вот почему она настояла, чтоб гость занял именно это ложе, которое хоть и поздно, но с уверенностью в себе вознамерилась сделать брачным. Однако он решительно заявил, что сейчас же, ночью, покинет уютный дом, уйдёт в лес, в ту келью, откуда юношей явился в Кучково. И хозяйка вынуждена была отступить, не развязав на поняве вязаного пояса из волны [508] . Она отложила ночные приступы. Зато днём выражала любовь свою в тароватых застольях. Обедали почками заячьими на вертеле, курями солёными, двойными щами или ухой с шафраном. Вечеряли студнем из рябчиков, спинкой белорыбицы на пару, щучьими головами с чесноком, печенью бараньей просветлённой с перцем и с шафраном. А на заедки - хворост, орехи, творожная смесь, печёные ядрышки, шишки, редька в патоке. Запивали мёдом и квасом, простыми и с изюмом да с пшеном. «На что откармливаешь меня? На заклание?» - отшучивался он, отказываясь от очередного блюда. «Одолеваю немогуту [509] твою», - упрямо потчевала она. «Стою ли я такой суеты?» - вежливо отговаривался он, насыщаясь малой толикой её искусства. «Люди - дети сует, - скромно поджимала губы хозяйка. И тут же уговаривала: - Испей моего медку. Я не шептуха, влюбное зелье не подсыпаю».
[507] ДЕВУНЯ - старая дева.
[508] ВОЛНА - шерстяная пряжа.
[509] НЕМОГУТА - бессилие, слабость телесная.
Тихие летние вечера коротались у них в молчании. Вевее не удавалось завязать разговора. Устав, она умолкала, не спуская глаз с Рода. «Ты меня насквозь проглядела», - ворчал он, поёживаясь под её жадным взором. «Глазами влюбилась, глазами люблю», - вздыхала она. И, терпеливо снося его мрачную задумчивость, прибавляла: «От печалей - немощи, от немощей - смерть».
Не повторяя ночных посещений, она лишь однажды, перекрестив его на одре перед сном грядущим, шёпотом попросила: «Сделай меня непраздной [510] .
– «Оставь безлепицу», - отвернулся он. И услышал спокойный голос отходящей Вевеи: «Девичье терпенье - жемчужно ожерелье»…
[510] НЕПРАЗДНАЯ - беременная.
Днём было хорошо: Род домовничал один. Вевея чуть ли не ежедень ездила верхом то на Боровицкий холм, то на Кучково поле. Там и лабазы богаче, и вести из первых рук. От неё Род узнал, что призванные на владимирское княжение Ростиславичи не обошли и стрыев своих Михалку и Всеволода Юрьевичей. Те, возвратясь из изгнания, тоже обитали в Чернигове. Решено было поделить власть поровну. Ростиславичи даже признали старшинство Юрьевичей. И вот первые князья, Михаил с Ярополком, объявились на Боровицком холме по пути к Владимиру. Тут пришла просьба от ростово-суздальских бояр: Ярополк Ростиславич пусть едет, Михаил же Гюргич пусть обождёт в Москве. Нелепая просьба, но очёсливый Михаил сыновца [511] своего отпустил, сам же остался ждать.
[511] СЫНОВЕЦ - племянник.
Рода не столь занимала судьба князей, сколь своя собственная судьба. Жить нахлебником у Вевеи - что ни день, то стыд. Однако он продолжал откладывать свой уход. И не опасность быть взяту за приставы в качестве Кучковича удерживала его. Зрела решимость вновь побывать в Покровской обители, в последний раз повидаться с монахом-сыном. Этот поход он со дня на день откладывал. И не из боязни поимки во Владимире или по дороге, а из опасения смутить инока своим появлением. Дальнейшего жизненного пути после такого свидания он для себя не видел. Тупик!.. Куда ни кинешься мыслями, всюду тупик… А в тупик стоит ли спешить?