Кровь и лед
Шрифт:
— Ты должна! — Синклер протянул ей бутылку.
Элеонор колебалась.
— А что, если после долгих лет… — попыталась она робко возразить.
— Что? — огрызнулся он, недовольно закатывая глаза. — Хочешь сказать: «Что, если после долгих лет все изменилось?..»
— Вполне возможно, что…
— Что возможно?! Что Бог все еще на небесах, мы в полном порядке, а Британия до сих пор правит морями?
В его глазах снова вспыхнул недобрый огонек. Годы, которые они провели во льду на дне океана («Нет! — скомандовал разум. — Не думай об этом!»), ничуть не охладили его горячий нрав и злобу. Зловещий огонь, который
— Может, я первый? — предложил он, повернув к ней красное, освещенное раскаленной решеткой лицо.
Она не ответила.
Тогда он поднял бутылку и, запрокинув голову, сделал глоток. Кадык его дернулся, но мерзкая жидкость стала колом в горле, поэтому Синклеру пришлось сглотнуть снова, чтобы протолкнуть ее внутрь. Он скривился, сделал глубокий вдох, затем снова приложил горлышко ко рту и через силу влил в себя еще немного. К тому моменту как лейтенант опустил бутылку на колени, его светлые усы цветом напоминали темно-фиолетовый синяк.
— То, что нужно, — осклабился он, обнажив окровавленные зубы.
Он пододвинул бутылку к Элеонор.
— Больше всего нам сейчас необходима пища и вода, — произнесла она, тем не менее неотрывно глядя на бутылку. — Чистая вода и свежая пища.
Синклер фыркнул.
— Говоришь прямо как Найтингейл. Будет у нас и еда, и вода. Но сейчас тебе нужно кое-что совсем другое, и ты знаешь это не хуже меня.
Сердцем Элеонор понимала, что он прав… Вернее, был быправ раньше в подобной ситуации. Но может быть, время избавило их от страшного проклятия? Возможно ли, что к одному чуду, благодаря которому они спаслись из ледового плена, добавится и второе, и мерзкая жидкость в бутылке им больше не понадобится?
— Мы не знаем, где мы, — мягко сказал Синклер. — И не знаем, что ожидает нас впереди.
Он заговорил исключительно сдержанно, однако Элеонор давно привыкла к резким переменам в его поведении.
Что-то подобное прослеживалось даже в его письмах на родину.
— Я считаю, что мы не имеем права упускать возможности, которые предоставляет нам судьба, — продолжал он, метнув недвусмысленный взгляд на бутылку.
Чтобы высушить оставшуюся часть платья, Элеонор повернулась к обогревателю другим боком. Интересно, сколько времени они смогут здесь просидеть, прежде чем их обнаружат, размышляла она.
— А мы не можем просто взять ее с собой, перед тем как уйдем отсюда?
— Можем, — процедил он, начиная закипать. — Но ведь один раз ее у нас отняли, так? Значит, могут отнять снова.
Приходилось признать, что он прав… однако в душе у Элеонор нарастал протест.
То ли чтобы подкрепить аргумент, то ли действительно желая заглушить неудовлетворенную жажду, Синклер схватил бутылку и приложился к ней снова, да так основательно, что из уголка рта у него потекла темная струйка. Сделав несколько жадных глотков, он поставил бутылку на пол.
Элеонор не сомневалась, что Синклер сделал это нарочно. Как зачарованная, она смотрела на багровый ручеек, стекающий у него по подбородку. У нее и так жгло в горле, но теперь во рту все пересохло, а мышцы
— Меньшее, что ты можешь сделать после всего случившегося, — это поцеловать меня, — сказал он.
Растрепанные и спутанные белокурые волосы мужчины в матовом свете диковинного обогревателя отливали огненным блеском. Ворот рубашки был расстегнут, поэтому бордовая струйка с подбородка свободно перетекла на шею. О, как ей хотелось ее слизать… Шершавый язык в пересохшем рту Элеонор невольно подался вперед.
— Неужели из уважения к старой дружбе, как сказала бы твоя подруга Мойра, ты этого не сделаешь? — настаивал он.
— Из уважения к дружбе — нет, но я сделаю это ради… любви, — ответила наконец Элеонор.
Она подалась вперед над стоящей на полу бутылкой навстречу Синклеру. Их губы соприкоснулись, поначалу очень мягко, но затем лейтенант разжал губы, и Элеонор ощутила вкус… Вкус крови у него во рту.
Он провел рукой по ее затылку и скользнул пальцами в длинные запутанные волосы. Элеонор не противилась. Она осознанно отдавалась в объятия лейтенанта, позволяя овладеть собой. Она понимала, чего он хочет. Они снова слились воедино, как и раньше, многие и многие годы назад. Элеонор предоставила ему полную свободу действий, потому что уже очень и очень давно не чувствовала ничего подобного… Не чувствовала вообще ничего.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
13 декабря, 18.00
На обратном пути Майкл попросил Данцига разрешить ему лично порулить собачьей упряжкой, и каюр согласился. Дав журналисту пару простых советов, Данциг протиснулся в сани — внутри ему сидеть было еще неудобнее, чем Майклу, — и сказал:
— Готовы?
— Да, — отозвался Майкл.
Он поправил солнцезащитные очки и потуже затянул меховой капюшон вокруг головы. Затем, крепко взявшись за поручень и убедившись, что его ноги стоят не на голом льду, а на снегу, выкрикнул команду «Пошли!», которой всегда пользовался Данциг. Лайки, непривычные к голосу чужака, не сдвинулись с места. Кодьяк даже обернулся и вопрошающе поглядел на Майкла.
— Вы должны командовать приказным тоном, — пояснил Данциг. — Вложите в голос твердость.
Майкл ощущал себя, словно в консерватории на прослушивании перед группой собак-экзаменаторов. Он откашлялся и рявкнул «Пошли!», одновременно с силой дернув за главные вожжи.
Кодьяк во главе упряжки рванул вперед, и остальные собаки, последовав примеру вожака, дружно потянули за упряжь. Майкл побежал сзади, подталкивая сани руками.
— Запрыгивайте! — крикнул ему Данциг.
Едва Майкл успел поставить обе ноги на деревянные полозья, сани резко ускорились и помчали мужчин по перемежающемуся льдом снежному насту.
Данциг взял на себя обязанности штурмана, указывая верное направление, так что Майклу не приходилось задумываться над тем, куда свернуть, но, несмотря на это, управлять санями было куда сложнее, чем он предполагал. Какой бы гладкой ни казалась поверхность земли, весь путь был покрыт кочками, расселинами и камнями, удары о которые немилосердно отдавались в ноги. Майкл думал лишь о том, как бы сохранить равновесие да удержать подошвы на полозьях.