Кровь и почва
Шрифт:
В толпе метался оператор. Заметив его, Северцев руководил:
— Все снимай до последней капли! Жестоко поплатитесь…
— Расходитесь… — повторял майор.
— А где ваша бумага?
— У нас приказ…
— А где приказ? Звонок одного сиониста другому — вот весь приказ! Ты кому служишь, майор? Кому служишь? Ты русский? Ты какой национальности? Ты зачем это делаешь, мальчик? Я же артист!
Схватили и потащили еще чье-то тело.
— Вы нарушили указ президента! В своей Валдайской речи…
Гортов
— А вы, равнодушные! Что смеетесь? — Северцев воззвал к ним. — А когда они придут вас убивать? Когда в газовые камеры будут совать? Это же нарушение Конституции! Вас обманывают! Вас обворовывают! Вы видите! Наша власть продалась мировому сионизму! Страну в дурдом превратили! Что вам еще надо? Все будете за колючей проволокой! Обещаю!
Гортова и Северцева потащили одновременно, и Гортов подумал, что его влекут как текстильную куклу, а Северцева с трудом — как скользкий, выкатившийся из темных вод валун.
Гортова вносили в автозак вниз головой. Асфальт несся перед глазами. Гортов успел разглядеть и запомнить все надписи на окурках и заметил чьи-то развязавшиеся шнурки.
Автозак хрипел и трясся, людей совали в него без остановки. У Гортова забрали что-то, зажигалку, кажется; ключи повертели в руках, отдали. Северцев, обхватив прутья клетки, орал. Напротив Гортова со смятым кровавым лицом сидел парень. Он время от времени отстранял руку от лица, смотря, что там накапало, и клал обратно.
— Это русская земля! И срать на ней мы никому не позволим! — надрывался Северцев в автозаке, пунцовый.
А в отделении он притих. Сидел позади всех, в последнем ряду, смотря на доску почета.
Гортов единственный из всех сразу безропотно отдал паспорт, поэтому его оформили первым. В протоколе он прочитал про себя, что выкрикивал лозунги и сопротивлялся, и что должен будет теперь прийти в суд. Уходя, Гортов взглянул на Северцева. Тот не поднял глаз.
Через два дня сообщили, что Северцев уехал в гастрольный тур по Восточное Европе, и дозвониться до него стало теперь невозможно.
***
Переплетясь руками, Гортов с Софьей гуляли по кладбищу. Опять падал снег. Теперь снег падал почти все время, но не задерживался на поверхности, проглатываемый жадной землею. Земля под ногами лежала зыбко, склизкая, пористая. Казалось, наступи — и провалишься с головой навсегда, вместе со снегом.
Вдоль стояли памятники со скошенными носами. На плечах у них, как погоны, лежала мокрая грязь.
Они присели возле женщины-ангела с обломанными мшистыми крыльями. Ангел закрыла лицо руками, скорбя над надгробной доской. Потускневшие литеры сообщили: «граф Ипполит Комаровский».
–
Снежное облачко, пролетая, зацепилось за ее локоток. Гортов тем временем думал, что в самой Софье есть что-то от архитектурной постройки — когда сидит или лежит — совершенно бездвижна, в уголке лба — стершиеся тени, как осыпавшаяся побелка на старом храме.
– А у животных тоже бывают богатые кладбища. Я где-то прочла. Там картинка еще была такая: большая плита, мраморная, сверху ошейник – и на всю плиту фотография таксы. И надпись: «Мы тебя помним, Семён».
– Хозяева любили этого пса.
– Да. И похоронили по-человечески. А Пьерчик где-нибудь под забором
лежит.
Гортов никак не решался сказать, что Пьера скорее всего просто съели, зажарив у свалки. И что это был их сосед.
Потом Софья ужасно плакала. Гортов обнял ее и поцеловал в ухо.
— Пьер всегда будет в наших сердцах, — сказал он. В голове Гортова промелькнула мысль, что им следует обвенчаться. Гладя ей волосы, он вдруг ясно увидел их перед алтарем. Он глубоко вздохнул несколько раз, и все прошло. Какая странность…
***
Следующим вечером Софья позвала в гости Борткова и Спицина. Без слов они стали что-то приготовлять. Достали круглый столик, ватманный лист, фломастеры — сиреневый, розовый… стали чертить какие-то знаки.
— Вы чего делаете? — недовольно спросил Гортов, удобно лежавший с книгой возле обогревателя.
— Духов будем вызывать, — сказал Бортков с юношеским задором. — Давай, подсаживайся.
Софья взглянула на него победительно и отвернулась. Столик с буквами был уже подготовлен. Гортов со вздохом присоединился ко всем.
— Гляньте, у кого сегодня день рождения.
Листая пальцем планшет, Бортков принялся называть:
— Петр I, космонавт Гречко, актер Табаков
— Последние двое еще вроде живы...
— Давайте Сталина позовем!
– предложил Спицин.
Сели и взялись за руки. Было темно, и горела свечка.
— Чего-то я не хочу, — сказал Гортов, вытащив пальцы.
— Давай не глупи, садись! — усмехнулся Спицин, подобострастно косясь на Софью.
— Не хочу, какое-то нехорошее чувство, — сопротивлялся Гортов.
— Ну вот опять, — недовольно вздыхала Софья. — Ничего не получится.
— Не трусь! — прикрикнули на него. Гортов снова присел.
— Царь Петр I, вызываем тебя! Царь Петр I, вызываем тебя! — начал медитативно повторять Спицин.
— Царь Петр...
– шептал, повторяя, взволнованный Бортков. Софья сидела необычайно серьезная, склонив голову.
Послышались звуки сверху. На лампу легла тень.
— Началось, началось... — зашептал Бортков, но звуки тотчас затихли. Не шевелилась тень.