Кровь и Серебро
Шрифт:
«Кто же ты, моя странная сумрачная леди, и чего ты хочешь от меня?»
***
Двенадцать лет назад, Курхаген.
Замок графа Крейдемаара
— Каин, там уже все собрались! Ты идешь или нет?
Сестра влетела, как всегда, без стука, нарушаял все правила пребывания на мужской половине. Рукава ее изумрудного котарди[2] из тонкой шерсти разметались крыльями, из тщательно собранной и покрытой вуалью прически выбился локон. И тяжелый пояс из старого темного золота, украшенный камнями, оттенявшими цвет ее сине-зеленых глаз, невероятно шел ей.
— Эрика,
— Ой, как будто я тебя не видала, братец!
— Мы уже не дети, Эри. И у тебя помолвка сегодня.
— Без тебя знаю! — огрызнулась сестра. Она терпеть не могла любые, даже несуществующие намеки на «перестарка» — двадцать лет, а жениха подходящего все не находилось. — От отца и тебе достанется за то, что опаздываешь к своей Маджери.
— Да в гробу я ее видал…
Один-один. Но отец действительно будет орать. Может и прилюдно, а это унизительно, когда ты уже не подросток. Он вздохнул, надел пояс с мечом, позволил сестре взять себя под руку, и они вышли из полутемных покоев
В освещенных редкими факелами коридорах гулял ветер, становившийся совсем невыносимым зимой, когда протапливать каменную тушу замка становилось ещё сложнее, чем летом, которое чаще бывало просто не таким холодным, как зима, нежели теплым. В этих краях дамы предпочитали не щеголять открытыми плечами, а мода уступала практичности. Потому поверх сорочки и обычного нижнего платья сестры было одето верхнее, а под подолом скрывалась удобная теплая обувь и чулки, а сам Каин благодарил небо, что отец не был ярым приверженцем южной моды и не отказывался от мехов и козьего пуха. Теплый плащ и удобные широкие штаны спасали.
Войти в главный зал они успели в последнюю минуту, когда Лейф де Крейдемаар уже собирался гневно поинтересоваться, куда подевались его неблагодарные отпрыски.
— Прошу прощения, отец, матушка, — подведя сестру к помосту, на котором возвышался хозяйский стол, Каин поклонился и опустил глаза в пол. Лучше любоваться носками собственных сапог и лапами разлегшихся под столом псов, чем выказать нежелательное раздражение. — Нужно было проверить оружие и все ли в порядке с охраной.
Лейф смерил сына уничтожающим взглядом и кивком указал на место по правую руку от себя. Дородный бородатый мужчина, он был раза в полтора шире и выше наследника. От него пахло пивом и мясом.
Усадив сестру и сев сам, Каин насколько мог лучезарно улыбнулся почетным гостям: барону Орису Фальку с дочерью Маджери и графу Вассербундскому Эйнсу Штенье, приехавшему со старшим сыном Робером.
В этот речь должна была зайти не только о помолвке Эрики де Крейдемаар. И молодого графа Крейдемаара это более чем смущало. Маджери Фальк была не только некрасива, но холодна и суха. И даже не скрывала своего нежелания вступать в устроенный родителями брак с сыном сюзерена. Каин, поначалу честно пытавшийся сойтись с девушкой, составить ей приятное общество, натыкался на учтивое отчуждение, вымораживавшее любое желание видеть ее, не то, что делить с ней постель. И теперь мечтал только о том, как, зачав положенного наследника, станет видеться с пока ещё будущей женой пореже. Желательно, только на людях.
Нет, дело было вовсе не в том, что он тайно любил какую-нибудь служаночку и мечтал на ней жениться вопреки обычаям — нет. Флирт с простолюдинками и обязанности перед родом он прекрасно мог разграничить для себя. Но пытаться уговорить женщину, которая тебя не хочет вообще никак и считает не мужчиной, а столбом, отдавая предпочтения зверям и растениям… Увольте. Каин считал, что девушку на самом деле стоило бы отправить туда, кула она хочет.
На пир в честь помолвки графских детей съехались все вассалы края, бароны и виконты с семействами или женами. Главный зал замка ярко освещали многочисленные факелы, люди шумели за накрытыми столами, ломившимися от яств, кидали кости ждавшим под скатертями собакам, прямо на устланный свежей соломой пол. В стороне на отдельном помосте расположились музыканты с лютнями, флейтами и маленькой арфой. Ради такого случая позволено было заглянуть в замок и заезжему менестрелю, явившемуся в Курхаген накануне. Для горожан устроили свой праздник на городской площади, с угощениями, танцами и уличными актерами.
Лейф не поскупился на расходы. Детей он по-своему любил и желал устроить их будущее наилучшим образом. Считал большой удачей, что все же удалось сговориться о свадьбе дочери с богатым соседом. И, разумеется, он видел нежелание сына связываться с упрямой дочкой вассала, умудрявшейся остужать даже самое пылкое чувство. Девица упорно отказывалась выходить замуж вообще за кого бы то ни было и заявляла отцу, что и вовсе хочет уйти к друидам. Доведенный такими речами до белого каления барон Фальк вспылил и пригрозил ей скорейшим замужеством за первым встречным. А тут как раз и сюзерен сыну невесту подыскивал… В двадцать восемь пора уже не одного наследника иметь и быть опорой роду и краю, наконец, в не отговариваться военными нуждами!
— Заделай ей ребенка, а потом можешь сколько угодно тискать служанок, если уд прижмет, — так заявлял он сыну. — Бастардов иметь, в конце концов, тоже полезно, бабу с ребенком от лорда любой с радостью в жены возьмёт, ещё и тебя благодарить будет — вдруг ты отпрыска к себе приблизишь. Так что, не кобенься, бери в жены Маджери, она девка умная, даже грамоте обучена.
Это считалось редкостью. Чтобы родитель озаботился образованием девочки… В самом деле, зачем? Женщине достанет и умения вести хозяйство, так думали многие. Но умные понимали, что без чтения, письма и счета хорошей хозяйке не обойтись. Барон Фальк дураком не был и позвал в учителя местного друида — о чем потом пожалел. У Мадж открылся дар, и учитель настаивал на том, чтобы его развить. «Сбил девчонку с панталыку!» — возмущался отец.
Каин пиров не жаловал. Духота, толчея, пивной и бражный дух, перемешанный с притираниями и и стойким запахом жареного мяса, зверьё, которому место на псарне… Отец обожал собак и всюду таскал с собой любимцев-волкодавов. Они жарко дышали под столом, вывесив слюнявые языки и ждали подачек.
Гости ели, пили, громко смеялись скабрезным шуткам, хвастались кто чем и с любопытством поглядывали на хозяев — когда? И вот первый голод утолен, выпитое плещется в животах, еще не успев ударить в головы, а граф поднимается со своего кресла, вполне похожего на трон, и отирает пышные усы, бросив короткий жест музыкантам. Тк умолкают, и постепенно стихает шушуканье. Слуги, тихо скользившие за спинами гостей, замирают почтительно прямо с блюдами и кубками в руках. Поднимается и хозяйка, леди Айнес.