Кровь и Серебро
Шрифт:
Дерьмо собачье…
Но я все же запомню, что у меня есть живой родич, и возможно когда-нибудь мы поговорим. Возможно даже, довольно скоро.
Кажется, боль я испытывать разучился не только телесную.
— Кто и зачем туда ходит?
К счастью, допрашиваемые поняли меня правильно.
— Пилигримы всякие, паломники. За мудростью вишь ты, вроде того… за исцелением душ. Специальный слуга провизию относит туда наверх и там у ворот оставляет. Иногда приходит… человек и требует новых горничных, — так вот, почему бабы и девки тут по домам сидят и носа не кажут! — Непонятно, куда старые деваются. Обратно не точно не приходят, — с каждым словом речь громилы становилась все натужнее, он задергался
«Ах ты тварь, моего информатора гробить?!»
Я ударил наугад. Как показалось — туда, где тянулись мерзкие липкие щупальца чужой убийственной воли. Ударил, показав клыкастый оскал невидимому противнику. Щупальцв от неожиданности втянулись, а мужика попустило, он схватился за горло, шумно хватая воздух ртом.
— Слышь, — угрожающе подал голос его напарник, поднимаясь и надвигаясь на меня. В его руке тускло блеснул шестопер, до этого стоявший прислоненным к ножке стола, — если и вправду приперся сюда, чтоб его грохнуть — вали на гору и без башки этого сумасшедшего ублюдка не возвращайся! А нет, так я те щас ребра пересчитаю, потому как из-за тебя мой кореш чуть кони не двинул!
— Успокойся, — внятно произнес я, четко демонстрируя верхние клыки. Крикун как на стену налетел и отшатнулся. — Уже валю.
— Ва…
— Молчать. Постерегите лошадь. Голову не обещаю, может, ога глянется юному графу. Могу палец притащить. Или всю руку.
Кажется, мой приказ имел силу печати, потому что провожали они меня, молча хлопая ртами, как рыбы, и не в состоянии издать ни звука.
Ну что, Напраптор, доигрался? Я иду за тобой прямо сейчас.
Глава 13 Реальность против Воли
Путь наверх перегораживали ворота. Фигурные кованые створы, врезанные в массивные каменные опоры, явно знавали лучшие времена. Возле ворот прилепилась сторожка, и два скучающих охранника резались в кости под навесом, облюбовав для этого старую рассохшуюся бочку и по очереди прикладываясь к фляге со спиртным.
Я шел, не таясь, давая ветру трепать плащ.
— Эй, парни! Че в такую собачью погоду снаружи сидите? — щуриться приходилось вполне натурально — холодные порывы горстями бросали в лицо колкую снежную крупу, больше напоминающую дождь, отводить мокреть волевым усилием я не рисковал.
— Так ведь положено! — отозвались они. — Вдруг кто пройдет, вроде тебя!
— Кто положил? — спросил я, приближаясь.
— Покойный граф, — хохотнул один, разглядывая меня. — А ты че, пилигрим, чель? Не похож вроде…
— Пилигрим-пилигрим, — я небрежно махнул рукой. — Пришел должок с Напраптора спросить…
— А чем это он тебе поднасрал? — поинтересовался второй, утерев красный нос и в очередной раз отхлебнув какой-то ядреной сивухи, шибавшей мне по обонянию так, что хотелось чихать. Для особо глазастых я вынужденно дышал.
— Убил сестру.
Мужики переглянулись и сочувственно покачали головами.
— Ну, удачи тебе там, чель…
— Знаешь, когда начнешь под себя гадить и слюни пускать, тебе будет уже… нормально.
— Я учту.
Они не стали дальше убеждать и спорить, полезли крутить ворот. Заскрипели ржавые петли, створы поползли в стороны, и я пересек границу владений своей первой цели.
А места вокруг были красивые. Дорога шла вдоль обрывистого речного берега. Поток, стиснутый узким ложем, бурлил и пенился, грохотал перекатами, еще не скованными льдом. Темная зелень елей обрамляла реку и взбиралась наверх, упрямо цепляясь корнями за камни. Впереди шумел водопад, падавший с высокого плато, тоже поросшего ельником. Над ним же, застыв в вечном оскале, безобразной нашлепкой возвышался гигантский человеческий череп, выточенный из серого гранита с поразительной анатомической точностью.
Ветер доносил оттуда чьи-то отчаянные крики. Я ничем не мог помочь бедолагам и только криво улыбнулся: кому-то сейчас явно хуже, чем мне.
Скрывшись с глаз охраны, я с радостью сбросил маску. Стряхнуть человечью шкуру — как выбраться из тяжелых и тесных доспехов. Люди и не представляют, насколько ограничена их свобода…
Взлететь, расправляя сотни крыльев, и рвануть на вершину горы, к лесу. Прочь от убежища колдуна, дабы не быть замеченным его липкими сетями, в которые я успел влететь в городе. До сих пор не отпускало ощущение, что мне в мозг засунули пару ложек дегтя и хорошенько размазали там. Я всем существом ловил, как десятки щупалец мечутся в лихорадочных поисках меня, иногда просвистывая совсем рядом. Я уворачивался, прятался, становился тенью и туманом, изо всех сил делал вид, что меня не существует, что я — наваждение, сон, галлюцинация. Я тучка, в конце концов!
Нельзя было сталкиваться с этим противником напрямую. Ни в коем случае нельзя дать ему себя увидеть снова. В первый раз сработал элемент неожиданности, во второй — я это точно знал — он меня убьет. Даже хуже, спалит мозги нахрен. И что тогда выползет в мир вместо вампира по имени Каин… Намирэ это не понравится.
У нас с Напраптором колоссальная разница в знаниях и опыте. Как бы безумен он ни был сейчас, за его плечами десятилетия, а возможно, и века практики; я же вынужден учиться на ходу, не представляя, что делаю не так. Моим спутником в менталистике было наитие, его — точное знание. Но даже с этим куцым опытом я мог сполна оценить опасность для себя — потому что сам частенько так делал, туманя разум жертве на охоте и заставляя идти ко мне в зубы. Сломать незащищенные мозги легко, особенно если достаточно грубой силы. Если к силе прилагается умение, у жертвы нет шансов. У меня — не было. Особенно, глядя ему в глаза.
На поле менталиста нужно играть по его правилам и только его же оружием. И время будет моим союзнаком. Время, его неведение и страх.
Это даже интересно — загнать страхом столь крупную дичь, как Страж Колонны Разума.
Я позволил себе мысленно рассмеяться в полете, рождая первый, далекий, невесомый отголосок жути.
Вампир я или нет?
***
Лисси плакала беззвучно, украдкой смахивая слезы краем фартука. У господина очень хороший слух, и он не любит, когда нарушают тишину. Не любит, когда его попусту отвлекают от… размышлений. Сметая на совок осколки разбитой колбы, девушка старалась не наступать в ядовито-зеленую лужу, растекавшуюся по истертым каменным плитам пола. И старалась не думать. Вообще. Потому что если думать не о том, господин услышит и снова будет гневаться на бестолковую служанку… Кровь из рассеченного виска уже перестала течь и спеклась. Не смея поднять глаза на хозяина, Лисси ссыпала осколки в ведро и взялась за тряпку. Сиплое старческое дыхание существа, неподвижно замершего в массивном, опутанном трубками кресле, резало по ушам, как наждак.
Желтый свет кристалла на столе, заваленном какими-то непонятными предметами, выхватывал из темени позднего вечера лишь детали — угол стеллажа, стеклянные грани сосудов, подобных тому, который разбился, полетев ей в голову, металлическую подпорку для большой штуки с трубками за спинкой кресла, подлокотник и высушенную, в пятнах и бородавках, руку на нем. Толстые стены тонули во мраке. В этом помещении не было окон, но старик сидел лицом к стене, как будто оттуда могло подуть свежим ветром.