Кровь и Вино. Любимая женщина вампиров
Шрифт:
Крылья вампира, словно живущие собственной жизнью, гостеприимно раскрылись, допуская меня ближе, и медленно сомкнулись обратно, вновь укрывая коконом и запечатывая его.
— Мариус, я устала от непонимания, — прошептала, опуская глаза и прижимаясь лбом к горячей и твердой груди, высоко вздымающейся от каждого вздоха. — Мы не чужие, но и не близкие — не пришло ли время исправить это?
— Рори… — короткий выдох шевельнул волосы на макушке.
На предплечья опустились тяжелые ладони, обхватывая длинными пальцами, словно цепями. Потянувшись вверх, кончики пальцев медленно пробрались под
— Я желаю этого так же страстно, как и поцеловать тебя, хоть и обещал отчитать тебя по всем правилам хорошего тона.
— Давай я пообещаю тебе больше не убегать? Можешь даже приказать мне своим влиянием, я не струшу.
— И все?
— Угу. Я усвоила урок и больше никогда не пренебрегу вашим словом, ваша светлость.
— Опять официоз, — усмехнулся вампир, мягко раскачивая меня в своих объятиях, которые стали ощутимее. Ладони его укрывали мои лопатки. — И… что потом?
— А потом ты расцелуешь все мое тело, как и обещал, мучительно медленно раздевая. Я отвечу тебе взаимностью, так честно, как только смогу, и каменная стена между нами наконец рухнет.
— Ты действительно этого хочешь, Аврора? Подумай, прежде чем предлагать мне то, от чего я без сомнений не откажусь.
— Так не отказывайся, Мариус.
— Разговор о твоем поведении не закончен.
Этого оказалось достаточно для того, чтобы подхватить меня на руки и усадить на край стола, руша идеальный порядок письменных принадлежностей.
С вампира будто слетела маска сурового князя, обрушиваясь поцелуями на мой рот и сменяясь горячими пальцами, сжимающими щеки. Он сразу же выпрямился во весь рост, заставляя меня высоко запрокинуть голову, намотал на кулак растрепанную косу и зафиксировал меня в таком положении.
— Я люблю тебя, звездочка, — шептал мужчина, обжигающим дыханием скатываясь вниз по доверчиво подставленной шее. — Нежданная моя, девочка…
Поддаваться этой плавящей волне было так просто, что я даже не заметила, в какой момент с губ сорвался первый стон. И как с плеч послушно скатывается ткань, открывая горячее — впору обжечься — чужое тело.
Царапнув затвердевшими вершинками груди кожу Мариуса, я едва не зашипела, буквально ощутив сноп искр, заревом прокатившийся по венам.
Широкие мужские ладони держали крепко, сдвигаясь от ребер к бедрам и помогая испачканному платью исчезнуть. Губы вампира спускались все ниже, а когда предел был достигнут, Мариус без стеснения опустился на колени, прижимаясь ртом к моему животу и слегка прикусывая порозовевшую кожу.
Он двигался медленно, не спеша, но так уверено, что у меня задрожали руки, когда я поняла, насколько вампир утонченно подбирается к кромке белья, забрасывая мою пойманную ногу к себе на плечо.
— Мариус!..
— Даже не думай меня останавливать, — однозначно рыкнул он, не оставляя мне шансов на сопротивление. — Мое… Все в тебе мое!..
Урча, как недовольный зверь, добравшийся до долгожданной пищи, вампир с удивительной ловкостью избавил меня от белья, зарываясь под измятую юбку. Упершаяся в грудь ладонь требовала повиновения; не смея перечить, я позволила уложить себя на лопатки, прислушиваясь к каждому касанию губ, все более откровенно рисующему узоры на коже.
Он не торопился. Как и обещал, как и желал сам, мучая меня медленным иссушающим пламенем, пока жесткие губы наконец не коснулись тонкой чувствительной кожи у вершинки складок.
Это было голодно. Так голодно и жадно, что по коже прокатилась волна мурашек, жестких и колючих. Глаза закатились и закрылись сами собой, заставляя тело покорно подчиняться властному нападению чужих губ.
Мариус лишь тяжело дышал, ошпаривая развилку ног, влажностью прикосновений языка и уничтожая возникшей контрастностью. Убийственная медлительность сворачивала внизу живота стальной узел, приковывающий мои лопатки к прохладному полотну стола. И когда силы и терпение уже были на пределе, я не выдержала, поджав бедра, и выгнулась навстречу мужской руке.
— Прекрати меня мучить…
— Это заслуженное наказание, юная леди, — поднявшись на ноги, Мариус подушечкой большого пальца стер влажный след со своих губ и потянул меня к себе. — И оно еще не закончено.
— Ты чудовищно жесток, — прохрипела я, подчиняясь мужским рукам и позволяя перевернуть себя на живот, принимая слишком откровенную позу.
— Я князь уже очень много лет. Жесткость — мое обязательство.
Опустившаяся на ягодицу пятерня ласково погладила доверчиво подставленную кожу. Неожиданный хлесткий шлепок вырвал из моего горла короткий вскрик.
— Эй!
Но возмущение осталось без ответа. На его место пришла опустившаяся на шею ладонь, приказывающая оставаться на месте, и волна яркого возбуждения затопила легкие.
Я в его власти. Послушная и покорная.
От одной этой мысли тело скрутило таким спазмом, что я невольно поджала бедра и тут же поплатилась за это очередным шлепком.
Кожа горела, между ног стало слишком влажно, что не ускользнуло от внимания князя, который полностью контролировал положение.
— Почему я не могу даже наказать тебя так, чтобы ты прониклась? — немного насмешливо спросил он, оставляя горячий отпечаток губ между моих лопаток. — Ответь мне, звездочка?
— Я… прониклась… и полностью признаю свою вину… Ах!
По раскрасневшейся коже вновь ударили пальцы, обжигая и тут же даря освобождение, сладкое и преступное. Хотелось застонать, что я и сделала, упершись лбом в прохладную столешницу и невольно выставив бедра назад.
— Я запомню, что это работает так, — пообещал вампир, и медленное давление устремилось меж расставленных ног, обозначая для меня начало конца нашей с Мариусом внутренней войны.
Теперь все будет иначе. Ровно с этой секунды все изменится.
— О, высшие… — прошептала хрипло, дрожа всем телом от увеличивающейся наполненности, приковывающей меня стальными цепями к этому мужчине.
Нам больше не суждено существовать порознь. Невозможное напряжение между нами переросло в нечто сокрушительное, способное своим притяжением уничтожать городские укрепления.
— Мариус… Мариус, пожалуйста…
Мне так хотелось сдавленно шептать его имя, что я едва шевелила губами, проваливаясь под глыбы разрушающихся стен, чувствуя только скользящий по влажной коже каменный ствол, проникающий все глубже. До конца. До сладкой боли и полного повиновения.