Кровь и Звёзды

Somber

Ты ушла, и я была… у меня ничего не осталось, Блекджек. Ни семьи. Ни дома! Ни Блекджек! Ничего! Ты понимаешь? Ничего!

Да, Глори. Понимаю. Прекрасно понимаю. Я болталась над бездной в полной тишине и понимала, что Пустошь наконец-то расквиталась со мной.

Услышав хлопанье крыльев, я посмотрела вниз. Мои заплаканные, красные глаза расширились, а дыхание перехватило. Чудо свершилось? Неужели она… как-то…

Но из клубов пыли всплыла чёрная

силовая броня. Словно демон из иного мира, она медленно поднималась до тех пор, пока не зависла передо мной. Шлем сложился внутрь костюма, и из-под него на меня с выражением лёгкого удовлетворения посмотрел Лайтхувз. Наши взгляды встретились. Я не чувствовала не ярость и не ненависть… я чувствовала облегчение. Если тебя убивает враг — это не самоубийство.

— Приветик, — пробормотала я, вися перед ним, словно кукла.

— Мда, ты и вправду выдающаяся, — тихо сказал он. Не нужна мне его похвала. Что нужно — так это четыре заряда из его винтовок «Прибой». — Только ты одна во всей Пустоши способна обрушить на врагов здание.

Мне даже не хотелось его поправлять.

— Лодки не было, — проскрежетала я, кашляя из-за грязи в горле. Пусть сам думает, что это значит. — Ну, что… пристрелишь меня? Продырявишь жалом? Научишь летать?

— О, я лучше уничтожу витраж, чем такого мастера своего дела, как ты, — ответил он. — Однако же, я не могу позволить тебе совершить какую-нибудь глупость…

Острое жало кольнуло меня в круп. Веки начали наливаться свинцом. — Прошу, пойми, я очень уважаю тебя.

— Я убью тебя, — тихо, почти любящим шёпотом, выдохнула я. — В тот же миг, как моя магия вернётся, я сделаю с твоими крыльями то же, что ты сделал с кьютимаркой Глори. Лайтхувз, лучше убей меня сейчас.

Я чувствовала, как проваливаюсь в забытье.

— Соглашусь, это было бы крайне благоразумно. Но нужно следовать условиям сделки.

Я надеялась только на то, что никогда не проснусь. Но когда Богини меня слушали?

* * *

Все такое большое, когда ты маленькая, и примеряя Мамины вещи, я пыталась доказать, что стала большой. Когда-нибудь я вырасту и смогу взять на себя обязанности кобылы охранницы. Я собиралась быть пони, которая спасает других пони! Так что я выбежала из Маминой комнаты одетая в её броню охранницы, а шлем был настолько велик, что гремел о мой рог, словно учительский звонок. Все что я могла сделать, чтобы не споткнуться и упа… Ойёёй! Один неверный шаг отправил меня валяться, в синем беспорядке. Я покраснела, поднимая шлем, достаточно, чтобы увидеть, не заметила ли Мама.

Но Мама плакала. Я никогда не видела раньше, чтобы Мама плакала. Это не то, что Мамы обычно делают. Большинство взрослых пони никогда не плакали, потому что они выросли, а для взрослого пони было глупо плакать.

— Мама?..

Возможно она плакала из-за того что я натворила. Я не должна была трогать Мамины рабочие вещи. Особенно её блестящий пистолет.

— Прости меня, Мам. Я не хотела.

Она

фыркнула, и посмотрело на меня с улыбкой, хотя всё ещё плакала.

— Ох! О Рыбка. Прости меня. Нет милая, ты не сделала ничего плохо, — она развела лавандовыми передними копытами и обняла меня. Теперь она смеялась и плакала одновременно, но похоже мне не стоит беспокоиться. Мой стыд, превратился в замешательство, когда она поцеловала меня в рог, и заплакала в мою гриву.

— Ты же знаешь подругу Мамочки — Стим. Ну, с ней произошёл несчастный случай.

Оооох несчастные случаи были плохими. Я знала это, потому что я натворила столько их сама. Стим была веселой кобылой, которая приносила мне самые запрещенные и очень забавные игрушки, сделанные из ремонтно-эксплуатационных материалов. Стим также приносила игрушки в Мамину комнату, когда она и Мама издавали звуки «ох», «ах» и «о даа», и я не должна была знать об этом, потому что я ходила ещё в школу для кобылок.

— Ну, Стим было очень больно, — Сказала Мама, прижимаясь к моему уху.

— Медицинские пони сделают все, чтобы ей стало лучше, Мам, — пыталась я объяснить очевидное. Медицинские пони помогли даже мне, когда я попалась в ловушку для радтараканов, ковыряясь в блоке снабжения, хотя меня там не должно было быть. Но когда я сказала это, она вздрогнула и прижала меня ещё крепче.

— Они могу сделать что-нибудь, чтобы ей стало лучше, Мам.

— Не в это раз, милая, — Мама сглотнула с трудом. — Она мертва.

Мертва? Мертва. Мертва! Мертва, мертва, мертва. Мертветь. Мертвяки. Звучала как-то глупо.

— Что это значит?

— Это значит, что её больше нет в живых. Она ушла, и мы её больше не увидим, — сказала она, обнимая меня крепко, затем посмотрела своими печальными розовыми глазами и уткнулась в меня носом. Теперь я тоже начала плакать. Ушла? Куда ушла? И почему? Это так глупо! Стим делала меня и Маму счастливыми. То, что она ушла, было не справедливо!

— Ну, просто… пойдем и вернем её назад!

Тут нечего больше добавить. Мама может это сделать. Мама может сделать что угодно.

Кроме этого.

— Я не могу, Рыбка. Ни один пони не может. Она ушла в иной мир, чтобы быть вместе с Принцессами. Так что я увижу её когда-нибудь, — она фыркнула. — А пока я постараюсь быть лучшей пони, нежели была раньше. Так что, когда мы встретимся в следующий раз, она будет гордиться мной.

В этом не было смысла, но все же. Если она ушла навсегда, то, как Мама увидит её снова?

— Как Мама?

Она гладила меня по гриве как-то неуверенно, но затем улыбнулась.

— Все пони когда-нибудь умирают, Рыбка.

Я прижималась к ней и слышала, как бьётся её сердце. И тогда у меня появилась мысль. Эта жуткая мысль, что появляется у каждого жеребенка рано или поздно.

— Даже ты, Мама?

— Даже я, Рыбка, — она сказала это так нежно, что от этого стало ещё больнее. Словно настал тот день к которому долго готовился.

— Но пока мы помним, как они любили нас, они никогда не уйдут. Хорошо, Рыбка?