Кровь избранных
Шрифт:
Они двинулись по улице, ведущей вдоль пристани, и первое время шли молча. Потом глава Триады заговорил:
— Не думай, что никто не знает твоих политических симпатий, парень. Хоть ты и действовал тактично и старался не путать эмоции с обязанностями по отношению к организации. За это я тебе благодарен. Но мне известно и о том, что ты ходишь на собрания к националистам и к тем, кого вдохновляют большевики. Я все знаю и не имею ничего против. Мужчина, которого не волнуют судьбы его страны, не мужчина. Мой пост не дает мне об этом забывать… Есть раны, которые легко не заживают.
И Старший Брат напустил на себя задумчивый вид. Они пошли к отдаленным, маленьким,
— Здесь оружие, предназначенное для отрядов провинции Аньхой, но лучше будет отправить его националистам, — произнес глава организации. — Твоя задача — доставить груз. Воспользуйся своими связями. Также нужно передать и деньги, которые получишь отдельно. Это вклад в революцию, надежда на то, что падение правительства Пекина не за горами. Надеюсь, ты понимаешь, какая честь тебе оказана и какая ответственность на тебя легла.
64
Сампан — собирательное название легких парусных лодок, плавающих недалеко от берега и по рекам Восточной и Юго-Восточной Азии.
Парень глубоко вдохнул соленый воздух, густо пахнущий гниющими водорослями, и решительно кивнул, подняв глаза на босса. Шань Фена смутили слова Юй Хуа и удивили радикальные перемены целей главы Триады. Но суть задания, его политическая окраска были яснее ясного. Ему впервые доверили руководить операцией. Он сам должен будет решать все детали и устанавливать отношения с противной стороной, если все это не просто реклама… Шань Чу словно нарочно придумал задание, чтобы парень успешно выполнил поручение Мао Цзэдуна: заинтересовать тайные общества деятельностью коммунистов.
Юноша был уверен: его хозяин понятия не имел о разнице, существовавшей между Гоминьданом и соратниками Мао. Шань Фен и сам не разбирался в этих тонкостях. Юноша знал только, что коммунисты хотели объединить Китай и отдать его народу, а националисты желали того же, но для себя. Но сейчас это было неважно. Главное — начать.
Однако имелся еще один нерешенный вопрос.
— А кто будет заботиться о Хофштадтере? — Шань Фен пытался скрыть тревогу, но она все равно прозвучала в его голосе.
— Сейчас судьба европейца интересует нас меньше всего, — отчеканил Юй Хуа.
Парень отвел глаза, повернувшись к сампану. Ему стало не по себе.
На другой день Шань Фен стучал в облезлую дверь безымянного здания у границы Джонхуа Лу, а мысли возвращались к поспешному прощанию с Хофштадтером. Парень решил, что надо обязательно будет проведать старика. В первые утренние часы он попытался встретиться с Цзэдуном, но ему сказали, что тот уехал в Хунань, к себе на родину. Из-за неминуемого столкновения между кликами провинций Аньхой и Чжили северные войска передислоцировались в Чанша. Мао с друзьями поспешили воспользоваться удачным моментом, чтобы добиться упразднения военного губернаторства и направить в район группу по изучению теории марксизма. Китай не ограничивался одним Шанхаем, как и революция не имела только единственного основоположника.
Человека, открывшего Шань Фену дверь, звали Линь, и юноше он очень не
Как только Линь согласно кивнул, парень обернулся к двум сопровождающим, ожидавшим в кузове припаркованной рядом машины, и жестом подозвал их. Те стали быстро выгружать ящики.
— А деньги? — спросил получатель.
— Я передам их только Чэнь Дусю, — ответил Шань Фен. Ему показалось, что на лице Линя промелькнула досада.
Да, крошечное рисовое зернышко, но не дурак.
17
Провинция Аньхой,
июль 1920
(1)
По прошествии времени Шань Фен попросил Юй Хуа отпустить его в последний раз повидаться с профессором «по вопросу чести». Старший Брат посмотрел на подчиненного долгим скептическим взглядом и решил отпустить. Парень работал не покладая рук и быстро восстановил связи со старыми друзьями. В короткий срок были заложены основы выгодного сотрудничества между Триадой и перспективной политической силой. Однако на поездку Юй дал ему только два дня: честь, конечно, дело важное, но время тоже не терпит.
И теперь Шань Фен долгие часы скакал во весь опор. Обессиленная лошадь под конец уже еле плелась, карабкаясь вверх по крутой тропе, скрытой густым подлеском. Все тело ломило, и прохладный воздух, вместо того чтобы облегчить боль, холодом жег ноздри. Путешествуя в одиночку, надо было устроить хотя бы один привал, но юноша почему-то не мог остановиться. Он и сам не знал почему.
Деревню Шань Фен обогнул, не заезжая в нее. Китаец изо всех сил спешил добраться до убежища Хофштадтера.
Темный силуэт хижины неожиданно вынырнул из переплетения веток. Лошадь еле передвигала ноги, и Шань Фен спрыгнул на землю, чтобы ей стало легче. Дом виделся меньшим, чем до отъезда. А ведь прошло всего несколько дней с тех пор, как парень уехал. Казалось, что строение вбирает в себя сумеречный вечерний свет, не отражая его, и вокруг стен образуется мрак. Пятно тьмы на фоне лилового неба.
Китаец подвел коня к поилке, расположенной в нескольких метрах от дома. Жеребец замер не шевелясь: он настолько утомился, что у него не было сил даже напиться. Оставив утомившееся животное, Шань Фен двинулся к входу. Но стоявшую тишину вдруг разорвал странный плеск.
Парень осторожно пошел назад и различил в темноте плотную фигуру, на четвереньках стоявшую у поилки. По козлиному запаху он узнал молчуна Лю, с которым не одну ночь делил убогую подстилку, охраняя дом. Юноша опустил руку в маслянистую от крови воду и вытащил голову телохранителя. Под подбородком зиял разрез до половины горла. Легкий всплеск вызвало сокращение шейной мышцы.
Шань Фен отступил к окну и вытащил из-за пояса кинжал. Огнестрельного оружия он с собой не взял. Китаец крадучись подошел к двери: прикрыта, но не заперта. В такой момент строить предположения бесполезно и опасно. Секунду поколебавшись, парень приоткрыл створку и проскользнул внутрь, полуприсев и держа оружие перед собой. Сквозь ставни единственного в комнате окна проникал слабый свет, и парень смог рассмотреть обстановку. Кабинет Хофштадтера был перевернут вверх дном, повсюду валялись листки бумаги, под ногами хрустели остатки разбитого микроскопа и осколки стекла от пробирок. Сосуды, откуда профессор брал образцы для анализов, исчезли, а разбитый ящик, в котором они хранились, валялся в углу.