Кровь изгнанника
Шрифт:
– Эшлин была в башне?
– Разумеется, – сказал Карлайл, указывая на третий шпиль, вдвое выше двух башен пониже. – Ее личные покои и приемные залы по-прежнему находятся в башне Королевы, но в последние месяцы Эшлин вела какие-то дела в той, где вспыхнул пожар. – Помолчав, он добавил: – Никто не знает, чем именно она там занимается, только ходят всякие слухи. В общем, Эшлин – не обычная высокородная особа.
Бершад знал о пересудах. Поговаривали, что Эшлин Мальграв по ночам варит папирийские зелья из драконьих потрохов в огромном котле,
– Придворные обожают сплетни, – заметил он.
– Верно, – улыбнулся Карлайл.
Мало кто из жителей Альмиры уходил из родного дома дальше чем на день пути. С рассвета до заката альмирцы трудились в полях, а с наступлением темноты поклонялись лесным богам, обитателям лесов за оградами хижин. Такое замкнутое, разобщенное существование порождало суеверия. Все непонятное объявлялось колдовством и чертовщиной. Поведение Эшлин было необъяснимым для замковых стражников, крестьян и всех прочих. Если бы в ее жилах не текла королевская кровь, то Эшлин уже давно объявили бы ведьмой, прислужницей демонов, и под всеобщее ликование сожгли бы на костре.
– Ну, что бы там ни было, – продолжил Карлайл, сворачивая на широкую улицу, – о сгоревшей башне гадать незачем. Нам, вообще-то, нужно вот сюда.
Он указал на четвертую башню, что стояла в самой середине крепостного двора и слыла самым высоким строением во всей Альмире. В башне находились покои, пиршественные залы, зерновые амбары, кухни, бани и оружейные палаты. А еще – Гертцог Мальграв, король Альмиры.
– Угу, – буркнул Бершад, отгоняя мысли об Эшлин, потому что пришло время сосредоточиться.
Карлайл провел его через главные ворота крепости Мальграв, решетку которых днем поднимали. За воротами находилась большая площадь, где торговцы побогаче предлагали свои товары придворным куртизанкам. С лотков продавали пряности из заморских краев, редкостные вина и драгоценные камни для украшения глиняных божков.
Карлайл ловко соскочил из седла, Бершад и Роуэн спешились следом. Конюхи в шелковых рубахах увели коней. Двери в десять локтей высотой, ведущие в замок, были срублены из древнего альмирского дуба и украшены резными изображениями богов.
По обе стороны дверей выстроились две шеренги стражников, по трое в ряд, в масках и сине-черных доспехах, сверкавших на солнце. За роскошным столом сбоку от дверей сидел кастелян – тощий и мосластый, с редкими седыми волосами и глубокими морщинами на лбу и щеках – и торопливо записывал что-то в огромный фолиант.
– Зачем ты пришел в замок Мальграв? – осведомился кастелян, не отрывая взгляда от страницы.
– Я привел Сайласа Бершада, изгнанника-драконьера, и Роуэна, его треклятого щита. Они явились по приказу короля, – формальным тоном объявил Карлайл.
Перо кастеляна замерло. Он уставился на Бершада и спросил:
– А приказ у тебя с собой?
Карлайл извлек свиток из кошеля на поясе и протянул кастеляну. Тот прочел приказ, трижды потыкав пером в королевскую печать.
– Предъяви свою отметину, драконьер, – велел кастелян, все еще разглядывая свиток.
Бершад снял перчатку с правой руки и закатал рукав. От запястья до плеча кожу покрывали синие спирали замысловатой татуировки. Первые завитки, у запястья, были вытатуированы одновременно с синими прямоугольниками на щеках. Древние альмирские символы обозначали бывший титул изгнанника, перечисляли его преступления и указывали причины изгнания. Кастелян огласил их вслух:
– Сын предателя Леона Бершада. Бывший наследник Заповедного Дола и провинции Дайновая Пуща. Бывший жених принцессы Эшлин Мальграв. Бывший полководец Воинства Ягуаров. Нрава буйного, легко ярится, в гневе жаждет крови. Изгнан за кровавое побоище в Гленлокском ущелье.
Эти символы покрывали лишь запястье Бершада, а дальше перечислялись победы драконьера. На коже Бершада корчились в предсмертных судорогах шестьдесят пять драконов. Татуировки, нанесенные разными людьми, сплетались в мозаичную картину невероятных подвигов.
Почти все драконы были убиты ясеневым копьем, поразившим пасть или глаз. Чисто и безупречно. Единственным исключением был желтоспинный гризел, вытатуированный на бицепсе Бершада, – драконьер снес голову этой твари кинжалом из драконьего клыка. Дракон был недомерком, но биться с ним было тяжело, все равно что бороться с взбешенным вепрем, щетинистым, будто дикобраз. Яд острых шипов вызывал безумные видения, которые мучили Бершада целую неделю после битвы. Когда драконьер пришел в себя и отправился в соседнюю провинцию, оказалось, что все только и говорят о его подвиге, потому что прежде никому не удавалось обезглавить дракона, пусть даже недомерка.
При виде татуировок Карлайл присвистнул. Таких татуировок не удостаивался ни один драконьер. Большинство при первой же попытке завершали битву с раковиной во рту, без права даже на одну-единственную татуировку, а редким счастливчикам удавалось обзавестись двумя или тремя.
Татуировки Бершада обвивали всю его руку, украшали плечо и даже грудь и спину.
Кастелян, не выказывая ни малейшего признака восхищения, притянул руку Бершада поближе, чтобы лучше рассмотреть изображения драконов, и чуть было не ткнул его пером, но вовремя сдержался.
Удовлетворив свое любопытство, кастелян выпустил руку драконьера и что-то записал в своем фолианте.
– Мне надо добавить еще одну, – сказал Бершад.
– Татуировка подождет. А вот король Гертцог ждать не станет. – Кастелян поморщился, глядя на Бершада. – Ты жутко грязен. Я пришлю служанок, пусть приведут тебя в подобающий вид для аудиенции с королем. Твоему треклятому щиту отведут место среди слуг. Военачальник Карлайл, – сказал он, скользнув по молодому человеку небрежным взглядом, присущим всем кастелянам, с кем бы они ни разговаривали, – ты свободен.