Кровь как лимонад
Шрифт:
– Я к Драгану, ребята. По делам.
Охранник, посылавший его к кассе, узнает имя, отворачивается, быстро, двумя фразами решает вопрос по рации и спрашивает у Марка:
– Знаешь, где он?
– Да, спасибо.
Мимо афиш недавних концертов Евгения Моргулиса, «Секрета» без Леонидова и Фоменко и мероприятия «Цой жив!» Марк попадает в зал, декорированный мотоциклами вроде старенькой «хонды» или «урала». «Зал рок-н-ролльной славы», как он тут называется. Дым коромыслом. Сцена пустая, на танцполе перед ней под поздних «Red Hot Chily Peppers» отплясывает толпа. Взгляд Марка выхватывает странных персонажей. Похожая на кузнечика тощая девица с маракасами в руках. Тип в деловом костюме, из-под которого видна тельняшка. С виду – водитель маршрутки – боров с обнаженным волосатым торсом. Все столики заняты. К барной стойке – длинные хвосты стоящих людей. Попытаться пролезть мимо них – героический поступок, но Марк сейчас не в том состоянии, чтобы зависнуть в очереди. Он проталкивается к стойке и, на мгновение опережая худого очкарика, говорит бармену – унылого
– Одну «колу», пожалуйста.
Бармен кивает, поворачивается к холодильнику у себя за спиной и достает банку «кока-колы». С шипением открывает ее.
– Лед нужен? – спрашивает он.
– Да.
– Лед платный, – предупреждает бармен, кидает в высокий стакан три кубика льда и наливает поверх них пенящуюся коричневую жидкость.
Очкарик, перед которым Марк пролез, молчит, но стоящая за ним блонда-малолетка, которой давно пора спать – завтра в школу, начинает выступать.
– Эй, тебя тут не было. Чего лезешь без очереди?
Марк с трудом улыбается. Мышцы занемели, как будто ему сделали пересадку от лица Сильвестра Сталлоне или вкачали лошадиную дозу ботокса.
– Извини. В аэропорт тороплюсь, бабушка прилетает.
Неудачная шутка не срабатывает. Блонда, лицо которой выглядит маской из-за слоя косметики, толкает его рукой в грудь. Манеры в духе «Дома 2».
– Ты, бля! – громко говорит она. – Самый умный? – и обещает. – Сейчас с тобой разберутся!
Бросает свою очередь и, оглядываясь, уходит в сторону столиков. Очкарик старательно прячет злорадную ухмылку, бармен в ожидании бесплатного зрелища не спеша отсчитывает сдачу с крупной купюры. Марк в несколько длинных восхитительных глотков осушает стакан, морщится от ударивших в нос газов, засасывает со дна в рот пару кубиков льда, сгребает в карман сдачу и отваливает от стойки. Огибает толпу, танцующую уже под «Americana» «Offspring», подходит к неприметной двери с табличкой «Только для персонала», набирает несложный код и оказывается в длинном как кишка крокодила коридоре, тускло освещенном редкими, мигающими как будто бы в такт музыке лампами. Как только дверь за Марком захлопывается, в нее со стороны танцпола стучат кулаки. Неразборчивый возглас, в дверь начинают бить ногами. Не обращая внимания, Марк идет по коридору. С каждым его шагом музыка и удары в дверь становятся тише и пропадают, когда он сворачивает в совсем узкий боковой проход. Неприятное чувство того, что стены сжимаются. В трубах, идущих по потолку, шумит вода. Лед стремительно тает во рту. Коридор настолько длинный, что Марку кажется, что он уже в другом здании, когда перед ним возникает металлическая лестница вроде корабельной. Марк вбегает наверх, не касаясь руками перил. Небольшое помещение, два здоровых малознакомых охранника развалились в разномастных мягких креслах и смотрят в мониторы, на которые приходит изображение с видеокамер, установленных в клубе. Мельком Марк замечает на одном из мониторов вид изнутри кабинки туалета. Охранники хотят что-то спросить у Марка, но на мониторе в кабинку рывками, как космонавт, заходит девушка и начинает расстегивать джинсы. Внимание охранников тут же переключается на нее, и они машут руками:
– Проходи, тебя ждут.
За дверью – комната, почему-то похожая на бункер. Метров тридцать квадратных, приглушенный свет, климат-контроль. В углах – какие-то экзотические широколистные растения в кадках. Хозяин, как известно Марку, этакий агрессивный «зеленый», помешанный на экологии, биопродуктах и чистом воздухе, и все это – в условиях шестимиллионного мегаполиса. Почти посреди комнаты – два экологических дивана, стоящие друг против друга. Мягкие спинки у диванов сделаны из какого-то прозрачного материала. Какого именно, сказать трудно. Марк знает только, что девиз фирмы, изготовившей диваны: «No waste». Между диванами – стеклянный столик, уставленный бутылками и пакетами с чипсами, на краю лежит журнал с голыми красотками. Двое – каждый сидит на своем диване – смотрят по телевизору с диагональю как размах крыльев сверхзвукового истребителя «Подводную одиссею команды Кусто» или что-то вроде этого. При появлении Марка они отрывают глаза от флегматично скользящих по экрану рыб. Один из них делает приглашающий жест, и Марк опускается на край дивана. Его кожа под вспотевшей ладонью Марка напоминает ему прикосновение к телу Альки. Два огнестрела, раскрытые глаза, бело-синее постельное белье, труп кавказца на полу.
– Рассказывай, что там и как, – Драган пультом убавляет звук.
Пока Марк говорит, он смотрит в глаза Драгану. У того целлулоидный взгляд, причина которого – непрерывные «Мальборо лайт» с афганским хашем, совершенно неясным для Марка образом сочетающиеся в мозгах Драгана с личным тренером по йоге, мюслями на завтрак и любовью к обогащенному кислородом воздуху. Темные волосы коротко пострижены, мускулы играют на мощной шее, по которой под одежду спускается кельтский узор татуировки. Выражение лица – умиротворенное, будто Новопашин рассказывает ему сказку на ночь. Отец Драгана – югославский инженер, серб по национальности – познакомился со своей будущей женой, врачом из Советского Союза, на стройке электростанции в Египте. Из Африки они вернулись официальными мужем и женой, жили в Ленинграде, воспитывали вскоре родившегося сына Драгана. Тот рос любознательным, с техническими наклонностями, но немного вспыльчивым парнишкой. Когда пришла пора получать высшее образование, пошел в электро-технический институт, но вскоре начались лихие девяностые, и
Марк заканчивает рассказывать. Драган затягивается сигаретой, что-то думает, затем говорит:
– Познакомься, Марк.
Он показывает на сидящего на соседнем диване.
Второй за вечер кавказец. Этот живой. Старше Драгана лет на десять, одет со вкусом, явно дорого, серьезные часы на руке, на правой части лба свежая ссадина, даже, скорее – рана, зашитая хирургом. Поломанные хрящи ушей выдают в нем бывшего борца.
– Это Джонни И. Депп, – представляет кавказца Драган. – Совладелец моего бизнеса.
Замороженные кокаином эмоции Марка позволяют ему пошутить:
– Он Джонни или Депп? И где второй?
Кавказец и Драган смотрят на него, потом серб произносит:
– Думал, ты ее любишь… Джонни И. Депп. «И» означает – Ильяс, его настоящее имя, а Джонни Депп – прозвище вроде моего. Он веселый парень, как Джек Воробей, да, Ильяс?
Ильяс совсем не кажется Марку веселым парнем. Скорее – человеком, только что закопавшим в землю своего пса, которого ему щенком подарили на День рождения в детстве.
Кавказец проводит рукой по ране на лбу. Говорит:
– Человек, которого убили с проституткой – мой родственник, сын сестры, – он вздыхает. – Я взял его в свое дело…
– Метадон, – перебивает Ильяса Марк, – имеет отношение к твоему делу?
Ильяс смотрит на Марка, на закуривающего новую «мальборо» Драгана, тот делает знак – одними глазами.
– Метадон – и есть наше дело, – произносит Ильяс. – Почему ты спрашиваешь об этом?
– Нашли на квартире, где произошло убийство, – отвечает Марк. – Этот твой племянник – он употреблял?
Внезапно Марк понимает, что кокаин отпустил его. Он начинает чувствовать то, что минуту назад не чувствовал, видеть – что не замечал. Например, двух девочек лет по четырнадцать, которые в дальнем углу комнаты с помощью каких-то неизвестных Марку гаджетов перед большим телевизором (не меньше того, в котором плавают рыбы и команда Кусто) играют в теннис. Вскрикивают, нанося виртуальные удары, сопят, пытаясь дотянуться до трехмерного мяча из двоичного кода. Отблески зеленого корта освещают их скулы, а из-под коротких юбок в шотландскую клетку виднеются трусики. В стене над девочками – вытянутое окно с концентратором – линзой, собирающей днем солнечный свет и греющей им полосатый, под шкуру амурского тигра, ковер с коротким ворсом. Алька говорила по секрету, что, в хлам обкурившись, Драган любит на нем валяться.
Драган перехватывает взгляд Марка и поясняет:
– Разнюхал телочек спидами, чтобы потрахаться от души, от сердца, а тут вся эта канитель началась. А их прет на движение. Пошли потанцевать, мало. Вернулись сюда, видишь – теперь играют. Уимблдон у них. Стонут как Мария Шарапова – а я еще и не дрючу их.
Драган смеется. Его смех похож на хруст мнущихся алюминиевых банок из-под пива.
Марк вспоминает, как Алька, рассказывая о пристрастии Драгана к несовершеннолетним, назвала его «чертовым лоликонщиком». Не исключено, что в этой страсти тоже каким-то образом проявляется любовь серба к дорогим экологически чистым продуктам. Он еще несколько секунд наблюдает за «теннисистками», потом отводит глаза и в его голове вспышками стробоскопа возникают сцены, действующие лица в которых – Драган, диван, на котором он сидит, и девочки. Потом перед глазами возникает лицо Альки. Она говорит: «Первыми уходят самые лучшие». Марк отвечает ей, что он не уверен, что дагестанец Талгат Гамидов, застреленный вместе с ней, относится к числу самых лучших. Внезапно он осекается, возвращается в реальность и смотрит на Драгана, пытаясь понять, разговаривал он сейчас вслух или про себя. Наверное, все-таки про себя, потому что серб говорит о другом: