Кровь на камуфляже 2
Шрифт:
Плен – вероятность быть пойманным врагом вызывает большие переживания. Обычно это происходит, когда вы ранены или оказались в изоляции на поле боя. В этом случае страшно становится не от самого факта оказаться в стане врага, а от того, что с вами сделают. Противник обозлен на нас, редко когда плен обходится просто побоями, холодом, голодом и не оказанием медицинском помощи. Могут быть пытки, издевательства и унижения – это ужасно! Могут задолбить насмерть, пихая в анальное отверстие черенок от лопаты, могут снимать на видео как насилуют, а потом скинут отснятое родственникам, коих быстро вычислять через социальные сети. Могут кастрировать.
Эти твари много чего могут…
Это страшно, поэтому солдаты и боятся плена. Настолько боятся, что,
Увечья – умереть на войне можно легко и быстро. Пуля прилетела, и вас нет. А бывают ситуацию, когда жизнь сохранятся, но вы получаете тяжелые ранения, благодаря которым возникает серьезная инвалидность. Когда мимо тебя проносили раненых с оторванными конечностями, то всегда думал, что не дай бог и тебе что-то вот так вот размолотит и отчекрыжит! Спаси и сохрани! А если тебе приходилось тащить раненого, то ты его как мог успокаивал:
– Братан! Ноги – херня, главное хуй с яйцами на месте! Сейчас такие протезы делают, что как настоящие ноги – бегаешь, прыгаешь на них. Так что не бзди, жив остался и ладно!
Вот только раненый смотрит на тебя, кусает губы от боли и сквозь зубы материт и обкладывает хуями. Тоже мне нашелся успокоитель, сам-то вон на своих ногах идешь. Конечно, легко тут умничать, когда у самого все конечности целы.
Еще минуту назад ты бегал на обеих ногах, а тут – Бах! Взрыв и всё что ниже колен – кровавая каша, да и выше колен ноги сильно посечены осколками. Первая мысль – что с членом и яйцами! Почему-то именно за сохранность половых органов переживаешь больше всего. Хрен знает почему так, видимо природой так заложено, что мужчина – в первую очередь самец и оплодотворитель самок, а уже потом всё остальное. Вторая мысль – ноги! Мои ноги! Как я теперь буду жить? Как ходить, как бегать, как стоять? Как, черт возьми, в туалет ходить? Как?! И уже тебя тащат к пункту сбора раненых и тебя утешает боевой товарищ, что ноги херня, главное жив остался и мужские причиндалы на месте.
А ещё можно получить не физическую травму, а просто сойти с ума от всего происходящего на поле боя. Многие боятся слететь с катушек. Перспектива доживать жизнь дебилом мало кого прельщает. Когда ты только попадаешь на войну и видишь вокруг себя ветеранов воюющих не первый месяц, то понимаешь, что с ними что-то не так, они какие-то не такие. Где-то на третий-пятый день пребывания на Войне (если повезло выжить) ты понимаешь, что с бывалыми, обстрелянными парнями что-то не так – бацилла войны поразила их, забрала их душу, навеки изменив человеческую сущность. И тебе суждено стать таким же как они, потому что иначе на войне не выжить, хочешь вернуться домой живым, то изменись, стань человеком-войны – homo bellum, если по латыни.
Эти страхи отравляют жизнь и туманят мозг, но со временем ты с ними справляешься и кое-как уживаешься, забывая на время про плен и увечья, даже сидя под вражеским артобстрелом и то каким-то чудом умудряешься провалиться в зыбкое забытье сна.
Это всё рассуждения интеллектуала и интеллигента, к которым я себя причисляю. А вот тот же Бамут, он же – Сёма Воршавин, он же – Мародер, он на такие загоны вообще внимание не обращает. Ему плевать на то, кто там как себя чувствует и из-за чего переживает, он понимает только одну истину, главное – это выжить. Правда тут есть один не маловажный нюанс, ему важно не просто выжить, а сделать это так, чтобы окружающие не считали его трусом и во время этого самого выживания он уничтожил как можно больше солдат противника. Именно солдат! Тут надо понимать, что если под ствол его пулемета случайно попадет мирный житель Украины, то Бамут ни за что не нажмет на спусковой крючок. Сёма считает себя воином, а значит воюет только с солдатами. И я считаю себя солдатом и всё, кто сейчас находится на захваченном опорном пункте тоже считают себя солдатами. Это значит, что у нас свой кодекс. Пусть он в какой-то мере наивный и не понятный гражданскому обывателю, сидящему на диване перед экраном телевизора или монитором компьютера, он этот кодекс есть, и мы его чтим.
Сейчас наше подразделение – остатки 10 ОДШБ находятся в плотном кольце окружения. Противник повсюду. Окружили нас по полной, в два кольца. Мышь не проскочит. Идет пятый день круговой обороны.
На второй день осады нам с коптера сбросили «посылку» – упакованные в пенопласт хитроумные радиоприблуды, которые необходимо было интегрировать согласно прилагаемой схемы в оставшиеся в наследство от укропов американские сканеры и электронные девайсы.
Матерясь, шипя под нос ругательства и проклятия в адрес неизвестных мне производителей электроники и выслушивая советы от стоящих за спиной боевых товарищей, я кое-как справился с задачей. Спецаппаратура заработала и у нас появилась стабильная связь с неизвестным мне Центром, который выдавал материал для моих публикаций и видеообращений.
Наверное, вы хотите узнать, как мы оказались в окружении?
Никогда не угадаете! Даже не пытайтесь!
Нас не отрезали от основных сил, нас не заманили в ловушку, нас не окружили ночью, застав врасплох. Нет! Мы сами залезли в окружение, целенаправленно атаковав и захватив украинский опорный пункт. Действовали нагло и решительно, разыграв целое представление, убедив противника в том, что мы не отряд российских штурмовиков, а потерявшееся подразделение иностранных наемников, воюющих на стороне ВСУ. В радиоэфире специально общались на английском и французском языке. Повезло, что кроме меня двумя иностранными языками довольно сносно владел Глобус – пятидесятилетний доброволец из Крыма. Остальные бойцы «десятки» активно захламляли эфир польскими ругательствами, благо польский язык созвучен с остальными славянскими языками и такие слова, как: «курва» и «пердолить» надо всего лишь склонять, как душе угодно – вот и все польские маты. Скудно, бедно и убого, но противник на это купился, и мы смогли подойти на близкую дистанцию, вступив в прямой стрелковый бой с защитниками украинского батальонного опорного пункта.
Зачем нам надо было лесть в окружение? Так просто и не объяснишь. Тут такое дело, что наш 10 ОДШБ – прославленное боевое подразделение со славной, пусть и короткой историей. За плечами у нас несколько блестящих штурмовых операций, в которых наш батальон показал себя на отлично и заслужил звание – «отдельного», то есть подчиняемся мы напрямую командованию данного участка фронта. Но в этом и беда нашего батальона, у нас, как бы это помягче сказать, нет «крыши». То есть кроме нашего комбата – майора Рыжикова, больше некому замолвить за нас словечко, поэтому в последнее время нас кидали в самую гущу событий, «сточив» батальон до минимума – в строю осталось всего десять процентов личного состава, остальные либо погибли, либо были ранены.
При этом вряд ли у вышестоящего командования был злой умысел, просто в этот момент противник активно наступал одновременно на нескольких направлениях, не считаясь с собственными потерями и надо было затыкать прорехи в обороне. Как потом выяснилось, на нашем участке обороны – северной окраине города Токмак, наши позиции брали штурмом несколько моторизированный бригад ВСУ и за две недели ожесточенных боев, нашему батальону удалось вывести из строя одну из этих бригад, уничтожив или отправив на больничную койку больше тысячи укропов. Получалось, что мы силами своего батальона вывели из строя полк ВСУ в полном составе. Сами мы при этом потеряли девяносто процентов личного состава. В строю осталось всего сорок бойцов, и то, почти каждый был легкоранен, перенося ранения «на ногах».