Кровь на палубе
Шрифт:
Ламбро сдержал слово, и сотни турецких семей покинули остров в тот же день. Но и османы не солгали – арсенал крепости ломился от ядер, свинца и пороха. Двадцать семь пушек, пригодных для использования на судах, корсары перегрузили на корабли. Остальные – слишком большого калибра – заклепали и утопили в море.
Узнав о падении островной твердыни, Абдул-Гамид I пришел в неописуемую ярость от неслыханной пиратской дерзости и хотел было уже направить часть флота капудан-паши на разгром базы корсаров, но, вспомнив старую восточную мудрость – «если не можешь победить врага – стань его другом», – принял иное решение.
Не прошло и недели после взятия «Красного замка», как один купец, снабжавший вольных матросов табаком, передал Качиони свиток с карминной султанской печатью. В письме верховный владыка Османской империи обещал простить Ламбро все его прежние прегрешения, совершенные против правоверных.
«Меня остановит только смерть или свобода Греции», – написал корсар в ответном письме и снова вывел флотилию в море.
Глава 32
В ожидании солнца
Волны катились навстречу, захватывая уставшего пловца в мокрые объятия. Звезды нависли так низко, что выглядели игрушечными бутафориями из старого театрального реквизита. Казалось, чья-то добрая рука спустила их с черного неба на невидимых веревочках вниз, чтобы холодным сиянием озарить несчастному человеку последние часы пребывания на этом свете. Он плыл ровным брассом в ту сторону, где скрылся пароход, но совсем не для того, чтобы угнаться за пышущей жаром железной машиной, а чтобы двигаться хоть куда-нибудь.
Ноги стали уставать. «Наверное, это из-за туфель, – подумал Бранков. – Правая слетела еще в тот момент, когда я угодил в воду. Оставаться в левой теперь не имеет смысла». Он легко сбросил остатки обуви, но особенного облегчения так и не получил.
Недавний пассажир русского парохода пытался отвлечься от дурных мыслей, но они, словно рой разбуженных пчел, носились вокруг и надоедливо жужжали: «Ну вот и настал твой черед. Еще немного, и ты опустишься на дно. Тебя даже не похоронят, и жене некуда будет приходить и лить слезы. А впрочем, она и так скоро о тебе забудет и сердобольные подруги быстро подберут ей нового обожателя. А куда деваться молодой и красивой даме, если ты сам запрещал ей работать? Она, словно дорогая заморская птичка, привыкла, что о ней заботятся и кормят с руки. А дети? Как они будут жить без тебя? Что их ждет? Голодные серые дни? И кто теперь будет платить за обучение в гимназии?» На глаза навернулись слезы, и одна мокрая капелька скатилась со щеки и пополнила Эгейское море. По телу пробежала судорога, но не остановилась, а бесследно исчезла. «Да что ж это я раскис, как беременная курсистка на приеме у акушера. Надо взять себя в руки и отвлечься от дурных мыслей, – здраво рассудил Бранков. – Ну, например, что я могу рассказать о своем синематографическом аппарате? Так… «Парво», модель «А», деревянный корпус, один объектив и обтюратор с неизменяемым углом открытия. В отличие от конструкций Люмьера и Патэ здесь пленка движется в трех плоскостях. Выйдя из кассеты, она попадает на подающий зубчатый барабан, затем делает перекрученную петлю, проходит вертикальный фильмовой канал… А дальше? Ага! Вспомнил! Поворачиваясь на 90 градусов, она ложится на приемный барабан, чтобы в конце концов спокойно намотаться на бобину. Все правильно! А какие у него преимущества? Ну, во-первых, передняя стенка камеры легко откидывается и не создает трудностей при зарядке; во-вторых, новая кинематическая схема позволяет разместить подающую и приемную кассеты не снаружи, а по бокам внутри, что делает его более компактным; а в-третьих, весь механизм камеры теперь держится на металлическом каркасе, что много прочнее…». На душе полегчало, но заломило в плечах, и он перевернулся на спину. «Надо же, какая большая луна! Пожалуй, за свои тридцать пять я никогда ее не рассматривал – все торопился, все недосуг было… А вообще-то в море плыть намного легче, чем в реке. Если бы лет двадцать назад мне, тогда еще деревенскому мальчишке, сказали бы, что я буду плавать у греческих островов, да еще и ночью? Да разве бы я поверил? Но главное – раз я здесь, а корабль – там, значит, мои подозрения, высказанные адвокату, полностью оправдались. Жаль, что я не сумел даже понять, как очутился за бортом. А если вспомнить? Итак, я стоял на корме, курил, потом решил слегка промочить горло греческим коньяком и… Стоп! Фляжка! – Он судорожно нащупал во внутреннем кармане плоский предмет. – Вот здорово! Пара глотков мне сейчас не повредит!». Мужчина достал металлическую емкость и, удерживаясь на плаву одной рукой, зубами отвинтил пробку. Сделав несколько глотков, он убрал спасительную жидкость назад. В кровь будто влили кипятка, который приятно растекся по всему телу. «А жизнь-то… налаживается!» –
Бранков свободно скользил между волн, но вода с каждым часом заметно холодела. «Давай, Александр Осипович, пошевеливайся. По крайней мере, надо увидеть солнце», – мысленно подбадривал он сам себя.
Впереди показался свет. От неожиданности пловец хлебнул соленой морской водицы. Огни иллюминаторов выхватили из мрака стальное туловище гигантского парохода. Из его труб, будто из пастей трехголового Змея-Горыныча, вылетали потоки красного огня. Пловцу подумалось, что, возможно, это мираж, но корабль шел полным ходом. «Ну да, если бы это было видение, то оно наверняка пригрезилось бы в виде «Королевы Ольги» – парохода с одной трубой. А тут – целых три».
«Помогите! Спасите! Люди! Я здесь!» – пытался кричать человек, но с его обветренных и потрескавшихся губ слетал лишь слабый хрип. Занавес ночи скрыл удаляющиеся огни, и оттуда, будто в насмешку страдальцу, раздался протяжный, леденящий душу вой корабельного гудка. Надежда умерла.
«Наивно было ожидать, что меня обнаружат в такой темноте, – здраво рассудил кинооператор. – Ладно бы днем… Но ничего, скоро утро. Главное – дождаться солнца!» Дышать становилось все тяжелее, но очередная порция живительной влаги помогла улучшить настроение. «А если вдуматься, то мне даже повезло, – убеждал себя пловец. – Попасть во время падения под гребные винты – ничего не стоило. Вполне возможно, что злодей на это и рассчитывал».
Рассвет пришел неожиданно. Забеспокоились чайки. Словно предчувствуя скорую беду, они кружили над человеком, кричали и волновались, едва не задевая его крыльями. «Глупые и бесполезные птицы, – подумал Бранков. – Что от вас проку? Вот если бы вы смогли долететь до корабля и рассказать обо мне… А то так, суетитесь без дела. А еще говорят, что в вас переселяются души погибших моряков… Интересно, если я утону, я тоже превращусь в чайку? Вряд ли… А вообще-то совсем не хочется умирать. – Он попытался себя успокоить: – Наверное, наступило время завтрака и меня уже хватились. Ищут, переживают… Но ведь не бросят же?!»
Медленно тянулось время, но ничего не менялось, только раскаленное светило карабкалось поверх облаков. Поднялся ветер, и море заволновалось. Взлетая на пенистые гребни, пловец ничего не видел, кроме неба и воды, и не слышал иного звука, кроме частых всплесков и беспокойного клекота птиц, наполненного дурным предзнаменованием. Казалось, что среди этого безграничного простора его жизнь потеряла всякую ценность. Безмолвие морской стихии – что может быть страшнее? Оно будто призывало его оставить борьбу и обрести покой смерти.
Устыдившись собственного малодушия, Бранков заставил себя плыть. Он вспомнил детство, соседского мальчишку Митяя, который зимой заблудился в дремучем лесу. И только благодаря упрямству и сумасшедшему желанию выжить через неделю малец все-таки сумел выйти к людям. «Но я ведь тоже не подарок. Как говорит моя жена – легче убедить в своей правоте стадо диких ослов, чем одного Бранкова. Так что еще поборемся!» Последние капли коньяка были выпиты, и фляжка смиренно пошла ко дну. Через два часа стали появляться первые признаки ножной судороги, и пришлось прибегнуть к испытанному способу – безжалостно давить большим пальцем на окоченевшую икроножную мышцу, а потом ложиться на бок и, придерживая стопу, резко подтягивать коленку к лицу. Помогало, но ненадолго.
К вечеру силы стали покидать упрямца. Он бросил грести и еле держался на плаву. «Если корабль не придет до наступления темноты – моя песенка спета, – рассуждал киношник. – Что ж, умереть надо спокойно, без истерик. Достойно уйти из жизни – не последнее дело».
Солнце уже собиралось нырнуть в воду, как впереди показалось пассажирское судно. Человек поднял голову и принял видение за галлюцинацию. Но, разглядев две наклонные мачты и единственную трубу, он понял, что это была «Королева Ольга». Птицы словно обезумели. Они бесновались и кружили вокруг, едва не садясь ему на голову. Саженей за двести машины застопорились и на воду спустили шлюпку. Обрадованные лица матросов двоились перед глазами и расплывались радужными кругами.