Кровь тамплиеров
Шрифт:
Его тело?..
Давид в недоумении осматривал себя и узнавал свои руки, расслабленно покоившиеся на белом одеяле. Он не был мертв, юноша определил это с противоречивым чувством разочарования и облегчения. Когда он посылал своим рукам сигнал двигаться, чтобы убедиться, что они на это способны, руки поднимались и опускались усталым жестом над его телом, заботливо укрытым одеялом.
– Как ты себя чувствуешь, Давид?
Он испуганно поднял взгляд и заметил женщину, которая, улыбаясь, смотрела, как он отчаянно борется за жизнь, а затем, продолжая улыбаться, встала у изголовья кровати, где он лежал.
– Ничего
– В безопасности? – повторил Давид в состоянии снова зарождающейся истерии и рывком вскочил на ноги, так что у него закружилась голова. Он смерил молодую женщину недоверчивым взглядом, давшим бы фору креветке, которой вилка пообещала бросить ее обратно, в море.
– Мне очень жаль, что мы были вынуждены поступить с тобой вчера так грубо, – сказала красавица, на которой сегодня было серебристо-белое переливающееся платье с большим капюшоном, и продемонстрировала ему очередную улыбку из своей коллекции, означающую нечто вроде просьбы о прощении. – Но ты должен наконец узнать, кто ты. Как ты себя чувствуешь? – повторила она вопрос.
– Хорошо, – ответил он, к своему собственному изумлению, и в порыве возбуждения откинул в сторону одеяло, чтобы самому убедиться, что автоматически вырвавшееся слово соответствует действительности. Его верхняя часть тела была обнажена, и на своем животе он увидел только маленькую засохшую корочку крови. Это было все, что напоминало о смертельном клинке, который проткнул его накануне, как шампур для шашлыка протыкает кусок паприки.
Осторожно и с недоверчивым удивлением он выпрямился и кончиками пальцев ощупал почти зажившую рану, которая должна была стоить ему жизни.
«Как долго я спал?» – испуганно спросил он сам себя. Но воспоминание о таинственном исчезновении раны над левым глазом успокоило его; возможно, он совсем не так уж долго был погружен в царство снов, в чем его также могло убедить удивительно хорошее физическое состояние.
Его взгляд снова упал на сложенную на табуретке одежду. Он искоса окинул женщину тайным взглядом, но, несмотря на его старания, красавица это заметила.
– Ты не пленник, – подтвердила она. – Ты волен идти куда захочешь.
Инстинктивное недоверие побудило Давида помедлить и не пытаться проверить это утверждение немедленно, он лишь схватил свою одежду и попытался выскочить из комнаты. Возможно, его задержала уверенность, что за ее словами последуют другие, которые он непременно должен выслушать. Например, такие: «…когда будешь идти мимо пятнадцати питбультерьеров, сидящих перед дверью…» или «…сначала тебе следует потушить огонь, на котором Арес и араб поджаривают парочку маленьких детей».
Вместо этого незнакомка поднесла к его лицу цветное фото, целенаправленно вытащив его из папки, которую держала наготове, и сказала:
– Ты должен быть в курсе: этот человек там, снаружи, подстерегает тебя. Его зовут Роберт фон Метц. Он похитил тебя ребенком и сегодня хотел убить. Он будет пытаться сделать это снова и снова.
Давид смущенно рассматривал белокурого человека около сорока лет, с трехдневной бородкой и пронзительным взглядом, который, как показалось юноше, словно стремился с фотографии проникнуть в его голову. Давид узнал этого человека: он принадлежал к тем бойцам с мечами в «секторе Б». Теперь, когда Давид немного успокоился, он вспомнил кое-что еще: однажды он уже встречался с этим мужчиной. Это было довольно давно, но сейчас он был совершенно уверен, что очень короткое время видел его и это было в кабинете Квентина. Кроме того, там было что-то… Это имело какое-то отношение к мечу с клинчатым восьмиугольным крестом, вделанным в позолоченную рукоятку, и к глазам этого человека – фон Метц был человек из его сна, тот самый рыцарь, который хотел убить младенца на алтаре.
– Ты помнишь его, не так ли? – мягко спросила молодая женщина и подошла немного ближе. – Хотя это невозможно, ты был тогда слишком мал.
Давид бросил на нее беспомощный взгляд и стал снова трогать засохший шрам, оставшийся от нанесенной мечом раны. Итак, он был слишком мал? Но что же тогда произошло? Что все это должно означать? Чего хочет от него теперь эта женщина, которая… В этот момент поток его мыслей прервался. Он знал и ее тоже! Она ведь была той женщиной из сна, у кого мужчина вырвал ребенка; она была матерью ребенка, и ее ужасный крик прорвался сквозь стены старой церкви до самой машины, к которой мужчина понес его. Его?!
– Кто я? – прошептал Давид почти беззвучно.
– Ты тот, в ком обе линии крови соединяются вновь, Давид, – туманно объяснила красавица. – Твое рождение должно было закончить столетний спор.
«Ты моя мать?» – вопрос всплыл в его сознании еще прежде, чем он подумал об этом, но вслух Давид произнес:
– Имеется в виду спор о Гробе Иисуса?
– Ты знаешь историю?
– Да… – ответил Давид с отсутствующим видом. – Возможно…
– Ты – сын магистра ордена тамплиеров и приорессы, главы другого ордена – «Приоров, или Настоятелей Сиона», – сказала красавица в бархатном платье, которое обтягивало ее полную грудь как вторая кожа. Она подала Давиду знак одеться и шагнула к двери. – А теперь идем!
Он натянул джинсы и тенниску и поспешил за ней.
Она повела его запутанной сетью ходов через мощные здания комплекса «Девина» – он уже слышал от нее это название, – и наконец по узкой крутой лестнице они спустились в подвал, не менее мощный, как быстро определил Давид, чем весь комплекс, под которым он находился. Хотя подвал был ярко освещен и в нем было светло, почти как днем, здесь царила довольно зловещая атмосфера. Давид чувствовал себя в высшей степени неуютно, минуя следом за красавицей целый ряд маленьких комнат и узких коридоров, пока они молча не подошли к конструкции не менее двух метров высотой, которая находилась в огромном, слабо освещенном сводчатом зале.
С первого взгляда Давид не разглядел ничего, кроме белой плиты, укрепленной на двух тонких, но прочных цепях прямо под потолком; казалось, что она не висит, а парит в воздухе. Затем он поправил себя: нет, это не белая плита, это две почти невидимые, прозрачные стеклянные плиты, соединенные стеклянными же поперечинами. Внутрь конструкции была помещена старая, пожелтевшая от времени ткань, на которой слабо, но достаточно ясно отпечатались контуры человеческой фигуры. Виден был даже нос, узкие губы между пятнами густой бороды, и, если попристальнее вглядеться, можно было рассмотреть два глаза, производящих впечатление удивительно больших.