Кровь в пыли

Шэн Л. Дж.

Зловонное богатство против невыносимой бедности.

Кричащий против унижения.

Все они живут здесь, под одним солнцем и звездами. Сильные и слабые. Берущие и дающие. Так же, как в США. Как и везде.

Но здесь я не даритель. Я не слабачка. Я свежее, чистое лицо.

Мне нравится маленький трамвайчик, проходящий через этот прекрасный город, уличные танцоры, которые выходят каждую ночь, устраивая шоу перед десятками туристов, и главные уличные рестораны.

Ницца — не хорошая. Ницца — идеальна.

Было

много споров о том, где мы хотим жить после выписки из больницы.

Мы получили чемодан, набитый наличными, через несколько часов после того, как выписались из больницы — Кэмден послал одного из своих грязных рабочих, чтобы передать его, — и зарегистрировались в «Ритце». Нейт и я позвонили в обслуживание номеров, попросив кого-нибудь достать нам карту Европы, и заплатили посыльному пятьдесят фунтов на чай за его хлопоты. Мы расстелили карту на гигантской кровати, ели жирную пиццу и прихлебывали холодное пиво, обсуждая вопрос о том, где нам жить.

В итоге мы выбрали два места: Испанию и Францию.

Я хотела в Барселону. Нейт в Канны.

Мы заснули, продолжая спорить о таких вещах, как климат и здравоохранение. Никому из нас в этот момент не было до этого дела, мы были так увлечены тем, чтобы быть друг с другом, живыми и здоровыми, и так не хотели убивать Кэмдена, что все остальное не имело значения.

Одним ранним утром около пяти утра Нейт разбудил меня старым добрым способом, вылизав меня под простынями. Его огромное тело выпирало из-под одеяла надо мной, создавая впечатление, что я страдаю от самого большого утреннего леса в истории. Сильно посасывая мой клитор, заставляя теплые волны омывать мой пупок, он застонал.

— Я купил нам два билета в Ниццу, Франция. Ницца носит твое имя.

— Правда? — Я застонала, широко раздвинув ноги, чтобы дать ему больше доступа. Его зубы терлись о мою киску, создавая восхитительное трение, которое сделало мои соски твердыми и чувствительными.

— Я кое-что почитал о Франции, пока ты своим храпом будила мертвецов. — Его голос был приглушен, когда он говорил в мою киску. Не помогло и то, что я громко стонала.

— Давай послушаем.

— Знала ли ты, Кокберн, что залив Ниццы был назван в честь чуда, случившегося в третьем веке? Одна молодая христианка была арестована за свою веру в Палестине, прямо за Средиземным морем. Ее мучители сделали все возможное, чтобы обратить ее в веру, но она стояла на своем.

— Жесткая дама. — Я почувствовала, как мои бедра бесконтрольно трясутся у его головы, а конечности превращаются в желе. О Боже. Так близко.

— Она напоминает мне небольшую бурю, которую я знаю. Когда ее мучители поняли, что она не сдастся, они обезглавили ее. По обычаю после такой казни ее тело положили на плот и отправили за море.

— Придурки. — Я сбросила с него одеяло, мои пальцы зарылись в его волосы. Я оседлала его лицо с закрытыми глазами, чувствуя, как у меня текут слюнки от удовольствия.

—

Они также напоминают мне некоторых людей, которых мы знаем. Логика подсказывает, что ее тело должны были осквернить чайки. Логика подсказывает, что ее красивая голова не успела бы пройти дальше Греции, как сгнила бы под солнцем. Но логика не живет там, где есть любовь. Миф состоит в том, что ангелы захватили ее плот и вели его через Средиземное море до самого залива Ниццы. Ее тело прибыло нетронутым и нетронутым. Чудо, сильнее обстоятельств и моря.

Я сильно кончила на его губы. Мой ангел хотел отвезти меня на Французскую Ривьеру. Я не собиралась спорить. Я бы последовала за ним по лестнице в рай или в бездну ада. Куда бы мы ни поехали, я всегда буду наслаждаться поездкой.

— Молодая женщина стала мученицей, святая Репарата, покровительница святого собора в старой Ницце, — сказал он, когда его лицо поднялось снизу, чтобы встретиться с моим, его губы блестели от моей страсти к нему. Я нежно поцеловала горячую плоть его шеи.

— Что случилось с ангелами? — Мой голос был хриплым от сна.

— Они назвали залив в их честь, — прошептал он. — Но дело не в ангелах. Им было плевать на славу. Все, чего они когда-либо хотели, — это провести девушку в ее путешествии и дать ей покой.

— Я так сильно тебя люблю. — Я сжала его лицо, заметив, что место, где когда-то был мой отсутствующий палец, начало заживать. Я пережила величайшие в мире пытки под хваткой могущественных мужчин, но именно этому бедняге из Стоктона удалось завладеть моим сердцем и душой, и я знаю, что он единственный человек, который когда-либо сможет сломить меня.

Я также знаю, что он никогда бы этого не сделал.

— Мученица моя, буря моя, страсть моя. . . — Он целовал каждый сантиметр моего лица. — Моя Кокберн, — закончил он с рокочущим смехом.

Я обняла его, его щека прижалась к моей, вдыхая его уникальный аромат.

— Нет, серьезно. Мой член чертовски горит. Мне нужно выстрелить зарядом. Раздвинь ноги, Кантри Клаб.

***

Я улыбаюсь своему соседу через коридор. Мы живем в старинном здании на улице Сегуран, достаточно близко ко всему, что нас волнует. Сады, магазины, рестораны и набережная. Мы с Крисом каждый вечер совершаем длительные прогулки и каждое утро пьем кофе на балконе с видом на нефритовое Средиземное море.

— Добрый день, мадемуазель Кокберн. — Орали, моя старая, дружелюбная соседка, даже не удосужилась запереть дверь после того, как закрыла ее бесшумно, чтобы не разбудить молодых студентов, которые всю ночь веселятся в коридоре. Я улыбаюсь в ответ и киваю, наклоняясь, чтобы погладить ее старого йоркширского терьера. Несмотря на свое дружелюбие, Орали, как и остальные мои соседи, отказывается общаться по-английски. Не потому, что она не говорит на нем. Подозреваю, она бегло его знает. Это дело принципа.