Кровь Валтасара
Шрифт:
— Будьте осторожны, ради бога, сэр, — Яков задрожал всем телом. — Эти стены имеют уши! Великий князь находится в скверном расположении духа, но он все же остается могучим бойцом и хитрым человеком. Не судите о нем по его пьяному виду. А-а-а он что-то говорил обо мне?
— Да, — ответил Кормак наугад, с причудливым мрачным юмором. — Он сказал, что ты служишь ему в надежде когда-нибудь украсть его рубин.
Яков ахнул, словно Кормак ударил его в живот, и внезапная бледность его лица сказала норманну, что его предположения верны. Мажордом выскочил из комнаты, будто испуганный кролик, и в этом было достаточно юмора, чтобы его мучитель, довольный, отвернулся.
Выглянув в окно, Кормак взглянул на внутренний двор, где содержались животные, в конюшне он увидел своего большого черного жеребца. Убедившись, что конь его хорошо защищен в эту ночь, он лег на койку в полном вооружении со своим щитом, шлемом и положив рядом с собой свой меч, как он имел обыкновение спать в чужом обиталище. Он запер дверь изнутри, но мало доверял затвору и решетке.
Глава II
Кормак проспал меньше часа, когда вдруг неожиданный звук предупредил его и заставил проснуться. В комнате царила полная темнота, даже его зоркие глаза ничего не могли разглядеть, но кто-то или что-то приближалось к нему из тьмы. Он подумал о зловещей репутации Баб-эль-Шайтана, и кратковременная дрожь сотрясла его — не из-за страха, а суеверного отвращения.
Затем заработал его практичный ум. Это, несомненно, был глупец Тогрул-хан, который проскользнул в его комнату, чтобы очистить свою честь убийством человека, что взял над ним верх. Кормак осторожно подтянул ноги и поднимал свое тело, пока не принял сидячее положение с краю на койке. Зазвенела его кольчуга, и тихие звуки прекратились, но норманн отчетливо представил себе, как Тогрул-хан вглядывается своими блестящими змеиными глазами в темноту. Нет сомнений, он уже перерезал горло еврею Якову.
Тихо, как только возможно, Кормак вытащил свой тяжелый меч из ножен. Затем, когда зловещие звуки возобновились, он напрягся, сделал быструю оценку местоположения и прыгнул, словно огромный тигр, ударив стремительно и страшно в темноту. Он рассудил верно и почувствовал, как меч ударил во что-то твердое, прошел через плоть и кости, а тело тяжело упало во мраке.
Нащупав кремень и сталь, он запалил трут и зажег факел, а затем подошел к замершей на полу фигуре в центре комнаты и остановился в изумлении. Человек, который лежал в растекающейся малиновой луже, был высоким, крепкого сложения и волосатым, как обезьяна, — Кадра Мухаммад. Ятаган лура был в ножнах, а опасный кинжал зажат в правой руке.
— Он не ссорился со мной, — проворчал Кормак недоуменно. — Что… — Он снова остановился. Дверь по-прежнему была закрыта изнутри на засов, но когда он бросил случайный взгляд на соседнюю стену, то различил там зияющий чернотой проем — тайный путь, которым пришел к нему Кадра Мухаммад. Кормак прикрыл его, а затем натянул капюшон и надел шлем. Потом, подняв свой щит, он открыл дверь и шагнул вперед в освещенный светом факелов коридор. Вокруг была тишина, нарушаемая только топотом его железных ног по голым плитам. Звуки веселья стихли, и призрачная тишина нависла над Баб-эль-Шайтаном.
Через несколько минут он стоял перед дверью комнаты Скола Абдура и обнаружил то, что и ожидал. Нубиец Абдулла лежал на пороге, выпотрошенный, а его пушистая голова была почти отделена от тела. Кормак толчком открыл дверь; свечи еще горят. На полу в луже крови у разорванного дивана лежало изрезанное и голое тело Скола Абдура, Мясника. Труп был страшно изрублен и искромсан, но для Кормака было очевидно, что Скол умер в пьяном сне, не имея ни единой возможности бороться за свою жизнь. Это была какая-то странная истерия или фанатичная ненависть, которая охватила его убийцу или убийц, чтобы так изуродовать труп. Одежды Скола лежали рядом с ним, разорванные в клочья. Кормак мрачно улыбнулся, кивая.
— Значит, Кровь Валтасара выпила и твою жизнь до конца, Скол, — сказал он.
Вернувшись обратно к двери, он осмотрел тело нубийца.
— Убийц было больше, чем один, — пробормотал он, — и нубиец порезал одного из них, по крайней мере.
Чернокожий по-прежнему сжимал в своих руках большой ятаган, и острый край его был в зазубринах и окровавлен.
В это время раздался быстрый стук шагов по каменным плитам, и испуганное лицо Якова показалось в дверях. Его глаза вспыхнули, он широко открыл свой рот, и раздался оглушающий пронзительный визг.
— Заткнись, дурак, — прорычал Кормак с отвращением, но Яков лишь дико забормотал:
— Не берите мою жизнь, самый благородный лорд! Я никому не скажу, что вы убили Скола… Я клянусь…
— Молчи, еврей, — проворчал Кормак. — Я не убивал Скола и не причиню тебе вреда.
Это несколько успокоило Якова, глаза которого сузились от внезапной жадности.
— Вы нашли камень? — щебетал он, бегая по комнате. — Быстрее, нужно отыскать его и бежать прочь… Я не должен был кричать, но я боялся, что благородный лорд убьет меня, может быть, никто и не слышал…
— Услышали, — прорычал норманн. — И сейчас здесь будут воины.
Послышался торопливый топот множества ног, и через секунду в дверях показались бородатые лица. Кормак отметил, что мужчины моргают и зевают, как совы, больше разбуженные от глубокого сна, чем пьяные. С мутными глазами, они держали свое оружие и представляли собой неровную, ошеломленную толпу. Яков отшатнулся, пытаясь вжаться в стену, в то время как Кормак смотрел на них, стоя с окровавленным мечом в руке.
— Аллах! — воскликнул курд, протирая глаза. — Франк и еврей убили Скола!
— Ложь, — прорычал Кормак угрожающе. — Я не знаю, кто убил этого пьяницу.
Тисолино ди Строзза зашел в комнату, следом за ним и другие вожди. Кормак увидел Надир Туса, Кодзи Мирзу, Шалмар Хора, Юсефа эль Мекру и Юстуса Зера. Тогрул-хана, Кай Шаха и Мусу бин Дауда нигде не было видно, а где находится Кадра Мухаммад, норманн хорошо знал.
— Сокровище! — воскликнул армянин взволнованно. — Давайте взглянем на камень!
— Молчи, дурак, — отрезал Надир Тус, свет безумной ярости вспыхнул в его глазах. — Скол лежит раздетый, тот, кто убил его, и взял камень.