Кровь Валтасара

Когда-то это место называлось Эски-Хиссар, Старый Замок. Он был очень древним уже тогда, когда первые сельджуки волной накатили с востока, и даже арабы, которые восстановили эти руины в дни Абу-Бекра [2] , не знали, чьи руки подняли когда-то массивные бастионы среди хмурых предгорий Тавра [3] . Теперь, с тех пор как старый хранитель сменился бандитом, люди называют это место Баб-эль-Шайтан, Врата Дьявола, и тому есть причина.

В ту ночь был праздник в большом зале. Тяжелые столы, нагруженные кувшинами с вином и огромными блюдами с едой, стояли окруженные грубыми скамьями для тех, кто привык к такой обстановке, в то время как на полу лежали большие подушки, на которых возлежали остальные фигуры. Дрожащие рабы бегали вокруг, наполняя кубки из винных мехов и поднося большие куски жареного мяса и караваи.

Здесь встретились роскошь и нагота, богатство вырождающихся цивилизаций и суровая жестокость абсолютного варварства. Мужчины, одетые в вонючие овечьи шкуры, сидели развалясь на шелковых подушках, прекрасной парче и с жадностью хлебали из тяжелых золотых кубков на тонких ножках, как стебель цветка пустыни. Они вытирали свои бородатые губы и волосатые руки о бархатные гобелены, достойные шахского дворца.

Все расы Западной Азии собрались здесь. Здесь были тонкие, смертоносные персы, хищноглазые турки в кольчужных рубашках, худые арабы, высокие оборванные курды, луры [4] и армяне в потных овчинах, свирепые усатые черкесы, даже несколько грузин с ястребиными лицами и дьявольским темпераментом.

Среди них был один, который отличался от всех остальных. Он сидел за столом, попивая вино из огромного кубка, и глаза других постоянно обращались к нему. Среди этих высоких сынов пустыни и гор его рост не казался особенно большим, хотя он и был выше шести футов. Но ширина и толщина его были гигантскими. Его плечи были шире, руки и ноги — более массивными, чем у любого другого воина здесь.

Его кольчужный капюшон был откинут на спину, открывая львиную голову и большое увитое мышцами горло. Несмотря на то, что он загорел на солнце, его лицо не было таким темным, как у тех, кто сидел рядом с ним, а его глаза были синими вулканами, которые тлели постоянно, словно питаемые внутренним огнем гнева. Подстриженные каре черные волосы, словно грива льва, венчали низкий, широкий лоб.

Он ел и пил, не обращая никакого внимания на вопрошающие взгляды, брошенные на него. Не то, чтобы кто-то оспаривал его право быть на празднике в Баб-эль-Шайтан, это логово открыто для всех беглецов и изгнанников. И этот франк был Кормаком Фицджеффри — изгой, отвергнутый собственным народом. Бывший крестоносец был прикрыт мелкоячеистой кольчугой с головы до ног. Тяжелый меч висел на его бедре, а ромбовидный щит с ухмыляющимся черепом, сделанном в центре, лежал рядом на скамейке вместе с тяжелым шлемом без козырька. В Баб-эль-Шайтан не было придворного лицемерного этикета. Здешние обитатели постоянно ходили вооруженные до зубов, и никто не ставил под сомнение право другого человека вкушать мясо с мечом в руке.

Кормак, когда ел, открыто рассматривал своих соседей. Поистине Баб-эль-Шайтан был логовом отродий из ада, последним убежищем мужчин, настолько отчаянных и грубых, что остальной мир приходил от них в ужас. Кормак не был чужим для диких людей; в его родной Ирландии он сидел среди варварских фигур на собраниях вождей и разбойников с гор. Но внешность бешеного зверя и полная бесчеловечность некоторых из этих мужчин потрясла даже свирепого ирландского воина.

Здесь, например, был лур, волосатый, как обезьяна, он рвал куски полусырого мяса желтыми клыками, словно волк. Кадра Мухаммад, так его звали, и Кормак невольно задумался, может ли такое существо иметь человеческую душу. Или тот мохнатый курд рядом с ним, чьи губы, изогнутые в вечном оскале, словно сабля, обнажали зубы как клыки кабана. Конечно, нет божественной искры в презренных душах этих живых людей, но лишь беспощадный и бездушный дух мрачной земли, что породила их. Глаза, свирепые и жестокие, как глаза волков, пристально смотрят через тонкие нити спутанных волос, волосатые руки бессознательно сжимают рукояти ножей, даже в то время как их владельцы жадно поглощают пищу и упиваются вином.

Кормак взглянул, изучая, на рядовых лидеров банды — тех, кому превосходящий ум или военные умения помогли добиться высокого доверия их страшного начальника, Скола Абдура, Мясника. Не единицы, а множество черных и кровавых истории на их счету. Здесь был худой перс, чей тон был бархатистым, глаза — беспощадными, а маленькая, правильной формы голова напоминала морду пантеры — Надир Тус, однажды ставший эмиром, получив

благосклонность шаха Хорезмии. И турок-сельджук в посеребренной кольчужной рубашке, остроконечном шлеме и с ятаганом, чья рукоять украшена драгоценными камнями, — Кай Шах. Он когда-то жил в землях Саладина [5] , имел уважение и честное имя, и доказательством этого служит шрам, что белой полосой спускается от угла челюсти; его оставил меч Ричарда Львиное Сердце [6] в великой битве у стен Яффы. И жилистый, высокий араб с орлиным лицом, Юсеф эль Мекру, — он был когда-то великим шейхом в Йемене и даже возглавлял восстание против самого султана.

Но во главе стола, за которым сидел Кормак, был один человек, перед чьим прошлым, туманным и фантастичным, меркли истории всех остальных. Тисолино ди Строзза, торговец, капитан венецианских кораблей, крестоносец, пират, разбойник — какой кровавый след тянется за этим человеком, сейчас находящимся в изгнании! Ди Строзза был высоким, худым и угрюмым на вид мужчиной с крючковатым носом, тонким пористым лицом и хищным взглядом. Его броня, сейчас затертая и потускневшая, была дорогостоящей венецианской марки, а рукоять длинного узкого меча когда-то была украшена драгоценными камнями. Это человек беспокойной души, подумал Кормак, когда посмотрел на венецианца, чьи темные глаза постоянно находились в движении, стреляя по сторонам, а худая рука неоднократно поднималась покрутить кончики тонких усиков.

Взгляд Кормака блуждал и по другим вождям — диким разбойникам, рожденным для кровавых занятий — грабежей и убийств, чье прошлое было черным, но не достаточно насыщенным, как у других четырех. Он знал их в лицо и их репутацию — Кодзи Мирза, мускулистый курд, Шалмар Хор, высокий чванливый черкес, и Юстус Зер, перебежчик из Грузии, который носит полдюжины ножей за поясом.

Последнего из них он не знал — воина, который очевидно не имел авторитета среди бандитов, но вел себя с уверенностью, рожденной отвагой. Это был редкий гость в горах Тавра — коренастый, крепко сложенный человек, чья голова поднималась не выше плеча Кормака. Даже когда он ел, он не снимал свой шлем с лакированным кожаным ремешком, и Кормак поймал отблеск кольчуги под его овчиной, за поясом у него был засунут короткий широкий меч, не так сильно изогнутый, как мусульманские ятаганы. Его мощные кривые ноги, а также косые черные глаза, казалось, застывшие на непроницаемом коричневом лице, выдавали в нем монгола.

Он, как и Кормак, был новичком здесь. Он приехал с востока в Баб-эль-Шайтан ночью, почти в то же время, когда сюда добрался ирландский воин с юга. Его имя, сказанное на турецком, было Тогрул-хан.

Раб, чье покрытое шрамами лицо и испуганные глаза говорили о жестокости его хозяев, с трепетом осторожно наполнял кубок Кормака. Он только начал и вздрогнул, когда внезапно раздавшийся вопль, словно ножом, разрезал царящий здесь шум. Он пришел откуда-то сверху, но никто из пирующих не обратил на него никакого внимания. Норманн-гэл удивлялся отсутствию женщин-рабов. Имя Скола Абдура вызывало ужас в этой части Азии, и многие караваны почувствовали на себе тяжесть его ярости. Множество женщин было украдено из разоренных деревень и караванов, но сейчас, видимо, только мужчины находились в Баб-эль-Шайтан. Здесь Кормак улавливал некий зловещий смысл. Он вспомнил темные истории, рассказываемые тихим шепотом, относящиеся к скрытному и бесчеловечному главарю разбойников — таинственные намеки на грязные обряды в черных пещерах, обнаженных белокожих жертв, извивающихся на немыслимо древних алтарях, леденящие кровь жертвоприношения под полночной луной. Но этот крик не был криком женщины.

Кай Шах наклонился к плечу ди Строззы, разговаривая очень быстро в сдержанном тоне. Кормак видел, что Надир Тус только притворяется, будто целиком поглощен вином, плескавшемся в его кубке. Глаза перса, интенсивно горящие, были устремлены на двоих, что шептались во главе стола. Кормак, готовый к интриге и изменению планов, решил, что в Баб-эль-Шайтан существует какая-то группировка. Он заметил, что ди Строзза, Кай Шах, худой сирийский книжник по имени Муса бин Дауд и зверь-лур, Кадра Мухаммад, находятся близко друг к другу, в то время как Надир Тус был среди своих последователей из числа мелких бандитов, диких головорезов, главным образом персов и армян, а Кодзи Мирза сидел в окружении диких горных курдов. Манера общения венецианца и Надир Туса была в форме осторожной любезности, чтобы скрыть подозрения, в то время как курдский вождь имел агрессивный настрой к обоим.