Кровать с золотой ножкой
Шрифт:
В назначенный день перед завтраком рассыльный из цветочной лавки доставил фрекен Валтрауте Фрелих букет белых роз. При виде роз она вздрогнула, на щеках выступил румянец. Небрежно сунув букет в вазу, надела пальто. Проходя мимо столика, за которым Джон Веллингбой, прикрывшись газетами, пил утренний чай, фрекен Фрелих достала из сумочки платок и высморкалась. Сложив газету, Веллингбой молча отвесил поклон и зачем-то взглянул на часы. Десять минут спустя он поднялся, облачился в свою шубу на волчьем меху, обмотал шею кашемировым шарфом, надел клетчатую кепку с наушниками и вышел из гостиницы. Следом за ним, минут через пять поднялась и фрекен Фрелих, ей подали долгополое, по тогдашней моде с буфами пальто; украшенную страусовыми перьями шляпу она в тот день за столом не снимала.
Светило серебристо-румяное зимнее солнце. В воздухе посверкивали редкие снежинки. Убедившись, что фрекен Фрелих вышла из гостиницы, Джон Веллингбой не спеша перебрался на другую сторону улицы, где народа было побольше, и зашагал по направлению к банку.
Вскоре он остановился у столба, обклеенного пестрыми афишами на финском языке. Заинтересовался афишами и какой-то шедший навстречу молодой человек, с виду студент, однако человек явно не воспитанный, с дурацкой привычкой толкаться.
— Ну как? — спросил Эдуард.
— Один труп, — ответил молодой невежа.
Джон Веллингбой в шубе нараспашку отправился дальше. На ближайшем перекрестке остановил извозчика, сел в санки и велел ехать в книжный магазин Лунвика. В это время фрекен Фрелих уже возвращалась в гостиницу, неся в руках портфель. Он ее видел в последний раз.
В магазине Лунвика Эдуард не сумел избавиться от денег — несколько книг на прилавке лежало с перевернутыми вниз обложками, что означало: магазин под наблюдением. Рядом с Лунвиком вертелся его помощник, еще какой-то тип, взобравшись на приставную лесенку, больше оглядывал покупателей, чем библиографические редкости на верхних полках.
В резерве имелся другой вариант — связной на вокзале у камеры хранения. С интервалом в пятнадцать минут Эдуард четыре раза появлялся в назначенном месте, так никого и не встретив. С пачками денег пришлось вернуться в гостиницу.
За ужином он читал экстренный выпуск газеты с сенсацией дня — в тихом Гельсингфорсе разыгрались события под стать Прибалтийскому краю или Закавказью! Революционеры средь бела дня изъяли из банка 175 463 рубля 68 копеек, оставив расписку на всю сумму! Полиция ведет розыск. Должностные чины не сомневаются, что в ближайшее время виновных удастся задержать! Сыскное отделение города поставлено на ноги!
Кельнер рассказал, будто часть налетчиков после жаркой перестрелки удалось схватить.
Элзы в гостинице не было. Не явилась она и вечером. И на следующий день. Эдуард решил пока не уезжать из Гельсингфорса.
Повсюду только и говорили что о налете. Газеты с мельчайшими подробностями описывали участников нападения, их преследование и арест. Подсчитывали сумму, которую удалось вернуть, — в золоте и купюрах.
Как-то портье, протягивая ему ключ, сказал:
— Мистер, вас тут разыскивали.
Рука Эдуарда сама собой скользнула под мышку, он почувствовал, как учащенно забилось сердце о стальной бок браунинга.
— Фрекен Фрелих… Помните, жила у нас такая.
— Ах да… И что она хотела?
— Оставила для вас письмо.
В ту пору важные господа вместо очков нередко пользовались моноклем. Джон Веллингбой тоже был важный господин. С удивленным видом вставил под веко круглое стеклышко. Затем поднял веко, позволив моноклю на черном шнурке упасть на шубу.
В адресованном ему письме было три фразы — без обращения и подписи.
«Я пыталась вытравить его из сердца, по глупости считая, что обиды в любви непростительны. Теперь поняла: его жизнь — моя жизнь! Прости, забудь меня, не поминай лихом».
На следующий день в утренних газетах появилось сообщение: «У одного из раненых в перестрелке налетчиков по кличке Кнагис (установить настоящее имя пока не удалось) объявилась невеста, она добровольно сдалась в полицию, чтобы разделить с женихом дальнейшую участь».
Боль утраты Эдуард перенес мужественно, стойко. Но кремневой крепости створки ракушки душевной нежности, в последнее время вблизи Элзы самому на диво открывшиеся до предела, — снова сомкнулись. Вполне возможно, это и была его настоящая юность, которую он встретил с опозданием и потерял между двумя сражениями. Элзу он ни в чем не винил. Виноваты были те, против кого он многие годы боролся. Нужна еще большая непреклонность.
По узкому проходу, проложенному в не освободившемся ото льда море, на английском торговом судне из Або-Бьернеборга Джон Веллингбой отправился в Стокгольм. Оттуда в Копенгаген прибыл уроженец Риги, немец по фамилии Ганс Зоргенфрей.
Относительно его дальнейших заданий в центре имелись различные мнения. После всестороннего обсуждения было решено оставить Эдуарда в боевой технической группе, занимавшейся добыванием денег и оружия. Работа требовала хладнокровия, знаний, а также коммерческой сметки, фантазии и размаха.
Для революции в России поддержка из-за границы была неоценима. В составе технической группы Эдуард прибыл в Лондон. Английские рабочие помогали русским революционерам добывать оружие и деньги. Полиция, разумеется, стремилась такого рода помощь пресекать. Во время дебатов в нижней палате английского парламента полицию обвиняли в недостаточной энергичности. Оппозиция призывала выразить правительству вотум недоверия. Кресло министра внутренних дел занимал молодой, в ту пору еще стройный сын герцога Мальборо Уинстон Черчилль.
— Ничего, пускай потешатся, они нас не остановят, — с завидным хладнокровием, по-курземскому обычаю растягивая слова, сказал Эдуарду Вэягалу руководитель группы Якаб Петерс. Тот самый Якаб Петерс из Бринькской волости, который несколько лет спустя обведет вокруг пальца Роберта Гамильтона Локкарта.
Но это еще впереди. А пока европейские газеты публикуют сенсационные материалы о людях, лишенных нервов, не верящих ни в бога, ни в черта, одержимых фантастической причудой, будто все должны одинаковых размеров ложками черпать из общего котла.