Кровавая ария
Шрифт:
— Коли вы, господин полковник, нa собрание, то сегодня никого нету, — сторож потёр глаз, — вчерась собиралися, опоздамши вы. До другого разу подождать придёца.
Выгорор парня с проглатыванием окончаний выдавал в нём уроженца горных селений запада, именно там ещё сохранялись подобные речевые привычки.
— Так вот я по этому поводу и пришёл, — доверительно поговорил коррехидор, — я вчера был на нашем, как ты выразился, собрании и по рассеянности позабыл в театре свою трость. Имею желание забрать сей предмет, который имеет для меня большую ценность, поскольку является подарком, — на этих словах скульптурные губы Вила тронула улыбка, позволившая предположить, что подарок сделан небезразличным ему человеком.
Парень поглядел на коррехидора,
— Только я это, как пойтить к месту собраний не знаю, слыхал, вроде бы со сцены, — развёл он свободной от фонаря рукой, — мне господин Сайн строго-настрого наказывали, из подсобки не выходить, ни на кого из гостей не глазеть, и рот держать на замке. Это я с вами, коли вы уж сами из энтих будете, говорю.
— Мы прекрасно найдём дорогу, — заверил коррехидор, — и ещё, — он остановился и сверху вниз поглядел на сторожа холодным взглядом младшего отпрыска Дубового клана, — есть вероятность, что мы с моей спутницей задержимся на месте собраний. Это вопрос сугубо личного свойства, он касается ритуалов, о коих непосвящённому знать не следует.
— Господин Сайн ничего такого мне не наказывал, — несмело попытался возразить сторож, — да и вас, господин хороший, я тоже вроде как раньше не видал, — его взгляд остановился на корзине для пикников из которой выглядывала бутылка вина.
— Так ты мало того, на гостей глазеешь, так ещё и древесно-рождённому лорду возражать пытаешься, выражая сомнения в его словах? – коррехидор повысил голос, — а о праве непреднамеренного убийства в вашей деревне не слышали?
— Да, я чего, — отступил к стене парень, — я просто за ночным порядком в театре служить поставлен.
— Вот и следи, а в дела, что выше твоего разумения, не суйся. И чтоб из каптёрки своей носу не казал, пока не позову.
— Понял, ваше сиятельство, понял, — сторож поклонился самым низким поклоном, — фонарь вам нужон? Могу свой отдать.
— Нет, — бросил Вил, — обойдёмся.
Рика, подыгрывая ему, небрежно засветила на руке небольшой шарик, пульсирующий зеленоватым мертвенным светом.
— А если нарушишь приказ господина коррехидора, — пообещала она сладким голоском, от которого у сторожа пробежали по спине мурашки, — я наложу на тебя такое заклятие, что потом век помнить меня будешь.
Перепуганный парень опрометью кинулся прочь.
— Значит, всё-таки Сайн, — негромко проговорил коррехидор, когда шаги сторожа стихли вдалеке, — и кто приходит на их с позволения сказать «собрания» сторож не знает.
— Вот мы своими глазами всё и увидим, зря я что ли соглядатая оствляла? — Рика убрала огонёк, который хоть и выглядел эффектно, света почти не давал, и вызвала Таму.
Череп весело покружился вокруг Вила, лизнул призрачным язычком в ухо и после шиканья хозяйки словно бы вздохнул, остепенился и послушно полетел в двух шагах впереди, освещая дорогу.
Запах благовоний коррехидор почувствовал сразу, как только они открыли люк в трюм. Он был тяжёлым, сандалово-сладковатым. Видимо, вчерашней ночью не поскупились на сэнки. И действительно, в ониксовом стаканчике в камидане их стояла целая горсть.
Чародейка поднялась на цыпочки и принялась щупать рукой бревно, поддерживающее доски сцены. Вил усмехнулся, вспомнив, как приложился о него головой в первый раз, когда они сюда спустились. Зачарованный кусочек сахара за минувшие сутки как-то усох, потемнел и походил скорее на случайно завалившийся под сцену камешек. Рика попросила Вила откупорить бутылку, после чего растёрла соглядатая в маленькой ступке и высыпала в бутылку с вином. Оттуда раздалось шипение и потянулся странно пахнущий дымок. Девушка прочла над вином соответствующее заклинание, хорошенько потрясла содержимое бутылки и разлила в два бокала, один из которых протянула коррехидору:
— Пейте смело.
Вино из белого превратилось в странно коричневую жижу, пить которую не возникало ни малейшего желания.
Рика уже почти поднесла свой бокал к губам.
— Лучше не нюхайте, — посоветовала она, — многие зелья и на запах, и на вкус не очень. Давайте сразу, глотка четыре хватит.
— Постойте, — проговорил Вил, — что будет после?
— Ничего особенного. Просто мы с вами своими глазами увидим то, что происходило здесь вчерашней ночью.
— Не уверен, что жажду стать свидетелем ритуалов с менструальной кровью, — заявил коррехидор.
— Придётся. Речь не идёт о ваших желаниях. Мы не развлекаемся, подглядывая за своими ближними и дальними, а расследуем убийство, — серьёзно произнесла чародейка, — вы должны увидеть то же, что и я. Потом обсудим и сведём увиденное и запомненное воедино. Только так картина станет более объективной. Кто упоминал намедни о докладе его величеству в пятницу?
Вил устыдился собственной слабости и сделал первый глоток. От белого вина в зелье не осталось ровным счётом ничего, разве что кислый вкус. Весь ароматный тонкий букет был напрочь забит вкусом плесени и влажного дерева. Второй глоток чуть не вырвался назад, и коррехидор поспешил сделать ещё два.
Земля подсценья столь стремительно ушла из-под ног, что он на потерял всяческую ориентацию в пространстве, в глазах потемнело, дурнота сбила дыхание. Полегчало резко и как-то враз. Вил, к своему полнейшему ужасу, осознал, что не может ни двигаться, ни говорить. И ещё у него как-то сразу прибавилось росту: потолок трюма, являвшийся по совместительству полом сцены, был прямо перед глазами, а камидан – где-то внизу. Странным стало и освещение. Вернее, его не было вовсе, однако всё вокруг виделось вполне чётко и ясно. «Похоже, я вижу всё так, словно стал кусочком сахара с нарисованным глазом,» — сообразил он и пообещал сказать чародейке пару ласковых за то, что не потрудилась как следует разъяснить, что им предстоит.
Он ничего не слышал, будто бы его уши плотно забили хлопком, от этого было немного дискомфортно, как и от полной невозможности шевельнуть хотя бы пальцем. Единственное, что оставалось во власти четвёртого сына Дубового клана, так это возможность двигать глазами.
Свет фонарей показался раздражающе ярким, а отсутствие звуков превращало увиденное в жутковатый сон. В трюме появились люди. Во главе процессии шёл администратор Сайн в некоем чудном балахоне, его голову украшал венок из виноградных листьев. Бутафорский или настоящий было не разобрать. Следом спустились шестеро мужчин и женщин, все в масках. Маленькую костюмершу коррехидор узнал по телосложению и забранным в хвостик волосам, остальных же идентифицировать он не сумел. Слишком мало знал труппу оперного театра. Двое последних притащили внутрь большую корзину и медный поднос. На алтаре камидана были вожены палочки-сэнко, а все присутствующие замерли в торжественном ожидании. Сайн («А как правдоподобно прикидывался этот проныра!» — подумал Вил) воздел руки к небесам и разразился торжественной речью или молитвой, а все остальные по временам тоже вздымали руки и вторили ему. Потом участники «собрания» образовали круг и затянули песню. Их беззвучное пение в полной и абсолютной тишине производило угнетающее впечатление. Пение снова сменил речитатив, который завершился разложением на внушительном подносе разных деликатесов, среди коих коррехидор увидел жареный бок барашка, фрукты, вино, сладости и свежий хлеб, и стопку газет. Затем те же двое парней осторожно взялись за поднос, а администратор шустро подошёл к той самой стене, куда попадало средоточие магической энергии камиданов театра, и нажал на одну из досок. Действие это открывало банальную потайную дверь: часть глухой стены просто отъехала в сторону. То, что он смотрел через взгляд соглядатая, позволило Вилу разглядеть в темноте провала уходящий вниз каменный свод со ступенями. Туда и направился важный администратор, освещая фонарём путь себе и двоим своим сопровождающим с дарами.