Кровавая ария
Шрифт:
— Да, так могло быть, — согласилась чародейка, — но поставьте себя на его место: вы решили убить себя…
— Сплюньте, — шутливо замахнулся пирожным Вил, — не приведи боги!
— Тьфу-тьфу, — усмехнувшись суеверности собеседника, столь же шутливо сплюнула чародейка, — пускай, не вы, а Финчи. Он решает покончить с собой: публично, возможно, чтобы отомстить или поразить кого-то, кто находился тем вечером в зрительном зале. Ему страшно? Естественно, страшно. Он нервничает – непременно. Будет его в таком случае волновать выбросить ли патроны просто на пол, или же отнести в ближайшую мусорную корзину? Не думаю. Положить автоматически в карман, да, но вот искать мусорную корзину – вряд ли.
— Значит, нам остаётся
Когда они возвратились в коррехидорию, Турады за его столом не было, видимо он не закончил обход всех оружейных магазинов и лавок столицы. Вил записал адрес погибшего артиста, забрал из вещдоков ключ от его квартиры, и они поехали на Долгую улицу. Улица, и правда, оказалась предлинной, при этом тенистой и ухоженной. Заботливые жители домов уже успели высадить цветы на многочисленные клумбы, словно бы соревнуясь друг с другом в разнообразии и выдумке. Владельцы дома, где жил артист и вовсе расстарались: дорожку выложили живописными разноцветными камешками, обсадили с обеих сторон кустами гортензии, а у самого входа поставили двоих рукотворных лебедей. Но поскольку материалом скульптур послужили истёртые шины от магомобиля, лебеди вышли скорее устрашающими, нежели красивыми. Не спасали даже изящные короны на головах со свирепым выражением маленьких красных глазок, изображённых той же самой краской, какая использовалась для росписи клювов чудовищных птиц.
— Интересно, тут в тёмное время суток никто не стал заикаться после встречи с подобным? – Вил подбородком указал на лебедей, — дети запросто могут принять сие творение неизвестного мастера ножа? – он вскинул бровь, — даже затруднюсь угадать, при помощи каких инструментов получились данные воплощения ёкаев.
— Может, они поставлены, чтобы от входа злых духов отгонять? – с шутливой серьёзностью вопросила чародейка.
— Подобные шедевры мне ещё не встречались в столице. Это что, новая мода такая?
При входе дежурил консьерж. Консьерж, как консьерж: молодой, среднего роста, среднего телосложения, сугубо средней внешности. Опрятно одетый, разве что слегка впечатление портили давно не стриженные волосы и ссадина на щеке. То ли подрался, то ли упал. Он с заученной вежливостью встретил представителей королевской власти, охотно сообщил, что квартиру «бедный, бедный господин Финчи» снимает в их доме уже более полугода, да ещё она проплачена на четыре месяца вперёд, посему пока никому не сдана. За вещами покойного никто не приходил, и никто его не спрашивал.
— Что сказать о нём самом? – парень запустил руку в свою давным-давно плачущую по ножницам парикмахера шевелюру, — нормальный мужик. Всегда здоровался, иногда даже руку жал. Не шумел, не безобразил, — на этих словах он невольно скосил глаза направо, видимо, именно в той стороне проживали возмутители спокойствия, — тихий такой был, культурный, всегда модно одевался. Одно слово – артист!
— Значит, друзья, там, или шумные компании у него в квартире не собирались? – уточнил коррехидор.
— Вроде бы, нет.
— А почему с сомнением? – спросила чародейка, — вы только что с уверенностью его характеризовали как положительного и культурного жильца, а тут вроде бы как эту самую уверенность подрастеряли?
— Дак, госпожа, я ж не один тут дежурю, — улыбнулся парень, — мы как? Сутки отдыха – двое дежурим. У меня сменщик-дедок имеется. При мне господин жилец из триста седьмой ничего такого не делал, а вот во время дежурства деда Иткэ – не скажу. Друзей евойных я не видал, точняк-дело.
— А женщины его посещали, — словно бы невзначай
— Что вы! – замахал руками консьерж, — от поклонниц отбоя не было. И как только эти ушлые дамочки адрес узнают. Дежурили, как же, как же. И по одной, бывало, и целыми стаями. Цветы приносили, тортики, одна даже своё нижнее бельё попыталась передать в корзине для фруктов с цветами и ленточками. Эту вообще погнал прочь, пообещал ещё службу дневной безопасности вызвать. Виданое ли дело: своё исподнее приносить в подарок! Но вот, чтобы сам господин Финчи кого-то приводил, не видал, дед Иткэ тоже дивился. Молодой, здоровый мужик, а живёт будто монах какой.
Вил поблагодарил за содействие, и они отправились на третий этаж. Дом оказался недешёвым: ковёр на лестнице, пускай не новый, но чистый. Цветы в кадках украшают простенки лестницы, затейливые номера квартир, обозначенное место для курения в тупичке коридора.
Когда Вил отпер дверь квартиры номер триста семь, Рика невольно поморщилась. Отлично отремонтированное жильё представляло собой нечто среднее между складом самых разных товаров и свалкой.
— А наш покойник-то преизрядным неряхой был, — заметил Вил, глядя на пыльный пол, по которому в разные стороны расходились протоптанные дорожки, — похоже за минувшие полгода тут никто ни разу не убрался, — он провёл пальцем по поверхности комода, на котором стояли самые разные вещи, от нераспечатанных коробок дорогого одеколона до бокалов с засохшими остатками вина, рекламными проспектами и коробочками непонятного назначения.
Рика кивнула, ей даже в голову не приходило, что человек мог добровольно окружить себя подобным хаосом.
У стены на практически не застеленной кровати для двух персон валялась одежда. Шёлковый мужской домашний халат соседствовал с парой выходных брюк, полосатой пижамой, которую словно змеи перевивали разноцветные галстуки. Чародейка огляделась, пытаясь вычленить хоть какую-то закономерность, позволявшую представить себе личность проживавшего тут последние полгода время солиста Королевской оперы. Но её глаза разбегались, выхватывая разрозненные элементы: початый ящик дорогого игристого вина у стены, множество пустых коробок из-под доставок еды, огромная плюшевая панда, завалившаяся за кресло, набор серебряных континентальных столовых приборов, кучи одежды, частью лежащей на креслах и свисающей со спинок стульев, а частью просо сваленной на пол. К этой категории в основном относились различные мелочи, вроде носков, шейных платков и прочего. Девушка покачала головой и заглянула на кухню, там она увидела именно то, чего и следовало ожидать: плитой артист особо не пользовался, разве что подогревал чайник. Он сейчас стоял там. Пакеты для мусора, не самые дешёвые, из покрытой воском бумаги, буквально ломились от своего содержимого. Опять-таки всюду были бутылки, коробки от доставки еды с марками разных ресторанов. У стола в лакированном ящичке лежали остатки мандаринов, уже успевшие основательно покрыться плесенью и почти замумифицироваться, а на подоконнике возле давным-давно почившей орхидеи в горшке пылилась коробка дорогих сигар. Пепельница с недокуренными до конца сигарами стояла почему-то на полу возле сплетённого из бамбука мусорного контейнера с откидной крышкой.
— Ничего не понимаю! – в сердцах воскликнула чародейка, — солист королевского театра жил, как последний бродяга-нищий: в грязи, с горами мусора и полуоторвавшейся занавеской на окне!
— Знаете, подобное встречается, — Вил небрежно, за краешек приподнял несвежую рубашку, — особенно с человеком, об удобствах и быте которого заботилась мать, а потом стал жить один, внезапно разбогатев к тому же.
— Шутите? – Рика обвела взглядом царящую вокруг неразбериху, — отчего же он не нанял служанку, хотя бы приходящую, чтобы хоть полы тут помыла.