Кровавая весна 91-го
Шрифт:
Максимов судорожно сглотнул. На носилках лежал когда-то бывший голубым, черный от крови и высохшей грязи плюшевый заяц…
Глава 4
Москва. 2005 год.
— Папа, папочка приехал, — карие глазенки дочери сверкали искренним счастьем. Малышка бежала навстречу, широко расставив пухлые ручонки. Появившаяся следом жена с улыбкой наблюдала за сценой, дожидаясь пока муж разденется
— Здравствуй, солнышко, — улыбнулся Максимов, отложил в сторону чемоданы и пакеты,
Пятилетняя дочка с радостным визгом залетела в объятья отца. Максимов поднял, подбросил вверх радостно пискнувшую кроху и поставил на место.
— Как вы тут без меня?
— Плёхо, — забавно насупилась девочка. — Я скучала. Очень-очень скучала. А ты всё не возвращался. Мама тоже была грустная-грустная. Правда, мама?
Жена с улыбкой, кивнула.
— Где ты был так долго? — требовательно спросила девочка.
— Извини, солнышко, я не специально, — виновато развел руками Андрей. — Работал. Папе надо трудиться, чтобы дарить тебе и маме подарки. И да, кстати.
Максимов подобрал с пола самый большой пакет. Вытащил огромного голубого зайца.
— Я тебе кое-что купил. Держи.
Лицо дочери вспыхнуло радостью.
— Спасибо папа, ты у меня самый самый лучший.
Ручонки обвили шею Андрея, девочка порывисто поцеловала отца и шепнула на ухо:
— Люблю тебя, папочка…
— Чего вы сюда прискакали? — грубый голос вернул политтехнолога в реальность. Перед ними стоял крепкий парень лет двадцати пяти в темно-синей куртке и сверлил тяжелым взглядом Цыганкова и Максимова.
— Увидели, народ собрался, подошли поинтересоваться, что произошло, — четко, по-военному отрапортовал Сергей.
— Поинтересовались? — опер прищурился, продолжая рассматривать парней. — А теперь валите отсюда в темпе вальса. Ноги в руки и бегом домой. Нечего вам тут делать.
Сергей послушно развернулся, Андрей, ещё не отошедший от воспоминаний, замешкался.
— Хотя нет, подождите, — взгляд опера скользнул по распухшему носу Максимову, измятых брюках и воротничку с остатками кровавых пятен.
Милиционер шагнул вперед, подхватил под руки Андрея и Цыганкова.
— Со мною идите, и не вздумайте брыкаться. Посидите пока в «воронке», позже с вами разберемся.
— Саня, чего ты к парням прицепился? — из толпы вынырнул молодой парень в потертой коричневой кожанке.
— Здорово, Дима, — радостно ухмыльнулся Цыганков.
Опер в кожанке возглас Миши проигнорировал, продолжая ожидать ответа от коллеги.
— Подозрительные пацаны, — буркнул Саня, и указал взглядом на Максимова:
— Вон видишь, нос распух, и на рубашке явно не пятна от компота.
— Не страдай херней, лейтенант, — чуть усмехнулся парень в куртке. — Я этих пацанов, можно сказать, с пеленок знаю. Мои соседи, Вадькины кенты. На глазах росли. Пошалить, похулиганить могут, но маленьких девочек никогда в жизни не обидят. Наоборот, сопли утрут и домой отведут, если надо будет. Этого
— А пятна у него чего? И нос красный? Подозрительно это, — не сдавался опер.
— Вот ты Веткин, неугомонный. Все бдительность проявляешь, Шерлока Холмса из себя строишь, — неодобрительно качнул головой сосед Максимова. — Нашел к кому цепляться.
Опер в кожанке повернулся к политтехнологу, прищурился, внимательно глядя в глаза:
— Андрей, что у тебя с носом? Подрался? Только не врать, будешь звездеть, поедешь с Веткиным в участок.
— Да помахался с одним пацаном, — буркнул Максимов. — В этом же сквере, минут сорок назад. Потом в школу ходил, умывался.
— Ты же у нас каратист, — удивился милиционер. — Вадька говорит, лихо ногами машешь. Кто это тебе нос умудрился разбить?
— Извини, это наше дело, — Андрей отвел глаза. — Ничего страшного не произошло, я — в порядке. То, что нос раздолбали, ерунда — до свадьбы заживет.
— В сквере периодически зареченская шпана мелочь со школьников трусит, — сообщил Веткин. — Есть жалобы от возмущенных мамаш. Наши спустили материалы Сорокину из детской комнаты, он этим занимается.
— Понятно, — многозначительно протянул Дима. — Саня, отпускаем пацанов? Отвечаю, они в любом случае не при делах.
— Хорошо, — кивнул Веткин. — Пусть уходят.
— Валите парни отсюда, на всех парах, — махнул рукой опер. — Пока мы добрые.
Серега сразу рванулся наверх, потянув за рукав Андрея.
— Пошли.
Повторять ему не пришлось, Максимов, бодро перепрыгивая палки, кочки и камни, последовал за Цыганковым.
— Слушай, а что там с маньяком? — поинтересовался Андрей, когда они выбрались на вершину склона.
Цыганков выдохнул, переводя дух, и повернулся к товарищу.
— Тебя походу сильно приложили, раз всё забыл, — удивился он. — Весь Пореченск на ушах стоит. Пятерых девчонок снасильничал и убил, урод. Это уже шестая. Троих, между прочим, из нашей школы. В младших классах учились. Двоим глаза выдавил. Люди на взводе, если бы поймали, порвали бы на куски, и менты не помогли. Говорят, записки странные оставляет, кровью паскуда пишет.
— Какие записки? — насторожился Максимов.
— Разные, я только одной содержание знаю. Инку Скворцову, из пятого класса здесь недалеко нашли на пустыре, за дворами, засыпанной мусором. Море крови, живот весь изрезан, кошмар. А в руку вложен лист бумаги. Палыч, что её нашел, поседел от увиденного. В тот же день напился в дрободан. Так вот он по пьяной лавочке о записке бате рассказал, а тот — матушке. Я же тебе говорил уже.
— Амнезия у меня, посттравматическая, — усмехнулся Андрей. — И что там было написано?