Кровавое дело

де Монтепен Ксавье

— Пойдемте, тетя, — почти прошептал он, — нам пора.

И он направился к двери, а за ним — madame Фонтана.

Анжель и доктор проводили их до верхней ступеньки лестницы.

— О, доктор, позаботьтесь о ней хорошенько! — сказал Леон умоляющим голосом.

— Все возможное будет сделано. Положитесь на меня!

Леон робко протянул Анжель руку, которую она крепко сжала в своих.

— Еще раз благодарю вас, сударь, благодарю от всей души! — пробормотала она едва слышным от волнения голосом. — Вы первый оказали помощь моему ребенку. Не

будь вас, она бы теперь была мертва! О, я никогда не забуду этого! Верьте мне, никогда, никогда!

Она бросилась в объятия madame Фонтана и разрыдалась.

— Успокойтесь, голубушка! Бог даст, все пойдет хорошо. Прошу вас, уведомляйте меня обо всем, что случится, как можно чаще. Обещаете мне это?

— Обещаю.

— Поцелуйте за меня Эмму-Розу. Я не смею и подойти к ней теперь. Боюсь разбудить!

Наконец они расстались.

Анжель и доктор вернулись к больной.

Madame Фонтана и Леон, распростившись с madame Дарвиль и ее сыном, отправились на вокзал в сопровождении Рене.

Через несколько минут подошел поезд, и они уселись в один из вагонов первого класса.

Леон не говорил ни слова; он казался совершенно уничтоженным, подавленным.

Тетка уважала его немую скорбь и поэтому воздерживалась от передачи своего разговора с Анжель, разговора, который разрушил бы вконец все надежды молодого человека.

Поезд остановился в Лароше, тетка Леона вышла, а он поехал дальше по направлению к Дижону.

Прежде чем отправиться в Париж, судьи, по взаимному соглашению с прокурором из Жуаньи, приняли решение относительно розысков, которые должны были привести к разгадке кровавой тайны, не дожидаясь дальнейших показаний Эммы-Розы.

Они решили, что Казнев, прозванный Светляком, и Флоньи — Спичка, немедленно должны отправиться в Марсель, а оттуда — в Дижон.

Исходной точкой для них должны были служить подробности, сообщенные Сесиль Бернье относительно письма отца, а также нож, оставленный убийцей в ране жертвы.

Получив инструкции начальника сыскной полиции необходимую сумму на путевые издержки и непредвиденные расходы, они сели в вагон и отправились в Ларош, где должны были дождаться курьерского поезда, который должен был доставить их в Марсель.

Они ехали в том самом поезде, который увозил из Сен-Жюльен-дю-Со madame Фонтана и ее племянника. Так же, как и madame Фонтана, они высадились в Лароше и пошли обедать в ожидании курьерского поезда.

Немедленно по возвращении в Париж начальник сыскной полиции дал все известные ему приметы Оскара Риго наиболее ловким и опытным агентам.

— Отправляйтесь на поиски, не теряя ни минуты! — заключил он свои наставления.

На следующий день по возвращении господин де Жеврэ, судебный следователь, рано утром явился в свой кабинет, чтобы закончить кое-какие спешные дела.

Отдав все необходимые приказания, он отправился к себе на квартиру, находившуюся на улице де Рениль.

Господин де Жеврэ был одних лет с бароном де Родилем и так же, как и он, холост. Брачные узы не привлекали его,

так как у него были на это весьма веские причины.

Сдержанный, холодный и официальный до последней степени, с речью, часто походившей на проповедь, он, в сущности, был страшнейшим кутилой и поклонником прекрасного пола. Вся мораль, звучавшая в его речах, опровергалась им на деле самым поразительным образом. У него было множество любовниц, и он продолжал пополнять их несметное число.

Попойки и кутежи низшей пробы нисколько не были ему противны; он искал в них забвения от своей заказной и напускной серьезности в суде. Смерть отца оставила его во главе большого состояния, позволявшего жить на широкую ногу, и если он не бросил к черту свою профессию, так потому только, что она окружала его ореолом почета и славы. Кроме того, он непременно хотел получить орден, а затем уже отказаться от своей карьеры.

В тот момент судебный следователь был чуть ли не официальным «покровителем» одной барышни полусвета.

Несмотря на все скрытые недостатки, у гоподина де Жеврэ было одно качество, развитое до крайней степени: он обожал свою мать и был во всех отношениях примерным сыном. Они никогда не расставались и продолжали жить вместе.

Madame Жеврэ была женщина относительно еще не старая: ей только что минуло пятьдесят пять лет.

До сих пор она наслаждалась цветущим здоровьем, не зная никаких болезней и немощей.

Но вдруг, безо всякой причины, зрение ее начало слабеть. За несколько месяцев эта сильная, здоровая, деятельная, энергичная женщина дошла до того, что была не в состоянии читать даже в очках. Ей угрожала слепота.

Мысль, что мать его может ослепнуть, приводила господина де Жеврэ в страшное отчаяние. Он решил перевернуть весь мир вверх дном, чтобы вылечить ее или по крайней мере облегчить ее состояние.

Он советовался с самыми известными окулистами, с блестящими светилами офтальмологии.

Все они единогласно отвечали, что операция несравненно опаснее самой болезни и что, кроме того, она оставляет мало шансов для успеха.

Судебный следователь был в отчаянии.

Физически madame де Жеврэ почти не страдала, но морально была поражена до последней степени. Она не могла примириться с этим злом, обрушившимся на нее так внезапно, в такие годы, когда она наслаждалась еще цветущим здоровьем и не страдала никакими недугами.

Судебный следователь, так же как и его мать, ни за что не мог привыкнуть к этой мысли.

Один из его друзей как-то упомянул ему о докторе Грийском, хваля его выдающиеся знания и сообщая о блестящих, почти сверхъестественно-чудесных операциях.

Решившись испробовать все возможное, он повез свою мать к окулисту.

Грийский осмотрел больную.

Подобно своим коллегам, он назвал болезнь и сказал, что исход операции и ему кажется крайне сомнительным и опасным.

Тем не менее он не отказался от нее категорически, а просил дать несколько дней на размышление, прежде чем решиться окончательно.