Кровавый апельсин (сборник)
Шрифт:
Мои ладони воспринимали дружественные токи, идущие от руля "Лисицы". Руль, отполированный за годы собственными руками, — это все равно как близкий друг. Я чувствовал себя уверенно в хорошо знакомом мне Чатеме, где ночную тишину нарушал только шум редких автомобилей и какой-то странный гул. Я не сразу понял, что это песни, доносящиеся из кают парусников. Какие песни могут петь дети, не видевшие в своей жизни ничего хорошего, фактически выброшенные из общества?
— Смотрите, наши! —
"Молодежная компания" зафрахтовала на этот сезон два парусника: мою "Лисицу" и "Вильму".
— Лучше поздно, чем никогда! — приветствовали нас с борта шхуны, привязанной к огромному бую. Слабый желтый свет освещал ее прямоугольные паруса. Я подвел "Лисицу" к причалу так, чтобы наш парусник встал параллельно "Вильме" и в пятидесяти ярдах от нее. Паруса захлопали и обвисли. Теперь все. Мы на месте.
Я никогда не стремился изображать из себя морского волка, отдающего приказы командирским голосом. Я просто крикнул моим питомцам:
— Пошел!
Я бессчетное число раз проделывал все это. Сейчас загремит цепь, начнет разматываться с железным лязганьем, заскрипят семидесятилетние шпангоуты "Лисицы", и где-то там, в глубине, якорь плюхнется в черный ил.
Но неожиданно для меня на "Лисице" начало твориться что-то непонятное. После моего "пошел" вместо грохота цепи раздался какой-то тупой удар или скорее шлепок. И только потом зазвенела цепь и якорь плюхнулся в воду, подняв брызги.
— Что там было? — спросил я.
— А было ли что? — ответил Дин вопросом на вопрос.
— Кто на вахте?
— Мэри. — В ответе Дина послышалась неуверенная нотка.
— Пришли ее ко мне.
Прилив закончился, вода уходила медленно и плавно. От якорной цепи поднимались пузырьки. И что-то скреблось там, внизу, о борт "Лисицы".
— Это лодка, — сказала подошедшая Мэри.
Она не очень твердо стояла на ногах, и от нее разило ромом.
— У тебя еще сколько в запасе бутылок? — спросил я.
— А-а... пустые... — Мэри махнула рукой. Говорила она медленно, как бы с трудом находя слова.
"Спокойно, — сказал я себе, — ни в коем случае не кричать, не требовать покаяний и обещаний".
Я знал от моих подопечных, что шесть месяцев назад Мэри признавала только героин. Так что и ром для нее — большой прогресс. И вообще глупо поднимать сейчас лишний шум. Я сам заверил "Молодежную компанию", что "Лисица" — прекрасное место для перевоспитания сбившихся с пути детей. Я заверил компанию, что все будет в порядке.
— Ну, и откуда же она взялась, эта лодка? — спросил я Мэри.
Дин уже держал наготове багор.
— Не знаю, — с запинкой пробормотала Мэри. Ей пришлось ухватиться за трос, чтобы не упасть. Даже в темноте были видны синяки у нее под глазами.
— Куда же ты смотрела? — допытывался я. — А если бы мы опрокинули эту лодку?
— Она дрейфовала, — голос Мэри звучал все более невнятно, — а потом стала тонуть...
Но пора было прекращать педагогический разговор. "Лисицу" относило отливом в сторону от "Вильмы", якорная цепь натянулась до предела, шеренга береговых огней отдалилась. Я понял, что якорь уже не держит.
— Билл, не зевай! — Это был голос Пита.
Я и сам понимал, что мы попали в дурацкую ситуацию. Только что стояли с обвисшими парусами на своем месте у причала. Теперь наши паруса хлопают и раздуваются от ветра. Сзади из-за кормы на нас надвигаются какие-то незнакомые огни. И вахтенные всей флотилии сейчас с интересом наблюдают за тем, что проделывает наша "Лисица". Завтра насмешки нам гарантированы.
Мы выплывем против течения. Это уже с нами бывало, подумал я, но придется попыхтеть.
Мои ладони стали скользкими от пота. Я наклонился и повернул выключатель сигнального фонаря. Потом нажал на кнопку стартера. Двигатель взвизгнул и затих. Я снова и снова давил на кнопку. Двигатель не заводился.
— Полетели сцепления? — спросил Дин.
Я молча покачал головой. У двигателя старушки яхты не было коробки передач, винт был напрямую соединен с мотором. Мне приходилось слышать взвизги двигателя и раньше. В последний раз это было, когда я огибал рачью клешню мыса Сен-Мало.
— Винт вышел из строя, — спокойно пояснил я Дину. — Ставьте паруса.
Я понимал, что они устали, но ничего не поделаешь, им придется снова поработать. Я повернул руль, и темный палец бушприта указал на белеющий в ночи длинный корпус "Вильмы". Иного выхода у меня не было. Будь что будет. Только бы руль меня не подвел. А я чувствовал, что он перестает меня слушаться — что-то ему мешало там, под водой. Я уже был весь мокрый от пота, от холодного, отвратительного пота. У меня на борту дети. Я за них отвечаю!
Я плавал на "Лисице" с юности и отлично знал все ее достоинства и все слабые места. Я любил свой большой и старый парусник, которому уже исполнилось три четверти века. Но сейчас мне не оставалось ничего другого, как врезаться в "Вильму", стараясь ее не расколотить — и "Лисицу" тоже. Ветер умер. Ни ветра, ни руля. Маневрировать невозможно. Во рту у меня пересохло. В старые времена на кораблях в такие минуты моряки возносили молитвы. Мой экипаж продолжал веселиться. Кто-то предложил всем вылезти и подтолкнуть. Идиотская острота!