Кровавый апельсин (сборник)
Шрифт:
Я раздумывал: что же все-таки было на самом деле? С чего бы там оказаться службе безопасности? Если только они не пасли Дина. А если они пасли Дина, то должны были наблюдать за ним всю дорогу до Ланарк-Драйв из Новой Венеции. Но как они его нашли?
— Ах да! — вспомнил Дин. — Я прочитал, что у них написано на форме. Они называются "Противовес".
— "Противовес"?
— Дурацкое название, — сказал Дин.
Он допил виски. Его голова склонилась набок. Он заснул. Я вспомнил серебряные пуговицы на черном мундире. В ту ночь, когда сгорела Мэри, я тоже видел серебряные
Они потеряли Дина после того, как тот выскочил из окна своего притона. Но они, должно быть, пасли и Надю. Поэтому оказались в Пауни, там выследили Мэри. Нас с Надей они потеряли в Пауни. Они помогают Дикки выйти из мелкой неприятности с фотографиями, и вот сегодня вечером Надя выскочила прямо на них. А я на нее — и они снова напали на след Дина.
Хотел бы я знать, что им нужно от Нади.
Я сам начал находить ее весьма интересной.
Когда я вернулся в салон, она сидела выпрямившись и задумчиво смотрела на виски в стакане.
Я сказал:
— Ты вытащила меня из густой грязи на высокую пристань без всякой посторонней помощи. Ты вытолкала крупную женщину по вертикальному трапу. Ты водишь машину, как будто тебя хорошо научили разным трюкам. Ты ведешь себя так, будто ты здесь хозяйка. — Я плеснул в свой стакан на четверть дюйма виски. — Ты работаешь в полиции. Я не прав?
Она пожала плечами.
— А тебя хорошо научили задавать вопросы. Если я скажу тебе, ты никому не расскажешь? — Она сидела очень прямо, руки на коленях, большие золотистые серьезные глаза.
— В прошлый раз, — напомнил я, — ты сбежала с пленкой, которая принадлежит мне. Не вижу, с какой стати я тебе должен доверять.
— Ты не понимаешь, — сказала она.
Я обнаружил, что на самом деле очень ей рад. Сидя в теплом сиянии панелей из красного дерева, она излучала уют, как кошка, спящая на диване. Это чувство было прилипчивым. Надя, я и "Лисица", внезапно подумал я, славная компания...
Хватит, мысленно велел я себе. У нее красивое лицо и красивое тело, и ты видел, что она не прочь воспользоваться ими.
— Так объясни, — предложил я. Мой голос прозвучал резче, чем мне хотелось.
— Я лейтенант криминальной полиции Республики Эстония. Я говорю по-английски, поэтому мой начальник поручил мне провести расследование гибели Леннарта Ребейна. — Она пожала плечами. — Это вовсе не значит, что я поступаю дурно. У нас в Эстонии, как и здесь, есть законы, защищающие общество. Я не шпионка и не из тайной полиции.
— Кто знает, что ты здесь?
— У меня английская виза для посещения Европейской конференции по личной и общественной безопасности в колледже "Империал" в Лондоне. Теперь ты все знаешь. — Она смотрела на меня со странным выражением лица: как будто хотела, чтобы ее успокоили. — Конечно, я здесь неофициально. Так что можешь отправить меня туда, откуда я приехала.
— Ты же не уедешь.
Она улыбнулась. Широкой ослепительной улыбкой.
— Думаю, мы с тобой оба ищем одно и то же.
— О чем ты разговаривала с Дикки Уилсоном? — спросил я.
Она пожала плечами:
— Это же расследование. Я собираю сведения. Я сказала ему, что я журналистка из эстонской газеты. — Она похлопала ресницами и изобразила губами поцелуй. — Он с большим удовольствием поговорил со мной.
— Он что-нибудь тебе сообщил?
— Он крепкий орешек. Очень крепкий. Делает вид, что заботится о молодежи, но на самом деле бюрократ. В нашей стране мы разбираемся в бюрократах. Их интересует только показуха. — Ее мнение о Дикки настолько совпадало с моим, что я снова ощутил к ней теплое чувство. — Он сказал мне, что команда на "Лисице" была пьяна, — продолжала она. — И обвинял в этом некого Уильяма Тиррелла.
Все это была очень милая убаюкивающая болтовня. Может быть, даже правда. Но чего-то важного не хватало.
— Тебе лучше оставаться на судне, — посоветовал я.
— Ну конечно. — Она поколебалась и сказала: — А знаешь, я рада, что вернулась сюда! — Она взяла меня за руку. — Ну да, я работаю в полиции. Но ведь я тоже человек. И я никогда не бывала на такой яхте. — Она опустила глаза. — И у меня не было знакомых, имеющих такую яхту. Я очень рада, что познакомилась с тобой, Уильям Тиррелл. — Она наклонилась и быстро поцеловала меня в щеку.
Это было сверх всяких ожиданий. Я был очень доволен. Полуполицейский, полуженщина. Что ж, в этом есть смысл.
— Добро пожаловать на борт. — Я чинно провел ее в свою каюту и запер там.
А сам забрался с ногами на скамейку в кают-компании и заснул.
Кто-то колотил по дереву. Это была деревянная крышка гроба. В гробу лежала Мэри. Я должен был ее выпустить, потому что знал: она жива, пожар был какой-то ошибкой, но крышку все равно заколотили. Однако я не мог шевельнуться. И я стал звать на помощь...
— Спокуха, — сказал кто-то. Это был Дин. Его левый глаз окончательно заплыл. В правом светилась готовность помочь.
— Она хочет выйти.
Я еще минуту полежал, чтобы сон совсем ушел. Потом слез со скамейки и отпер дверь.
Надины волосы со сне растрепались и превратились в золотистую гриву. Вид у нее был помятый и бесстыдный. Она сказала:
— И не обязательно было меня запирать. Я больше не убегу. Теперь, пожалуйста, кофе. И душ.
Вчера вечером она прихватила с собой из машины сумку.
Через десять минут она вернулась в кают-компанию аккуратная, как сверток от "Фортнума и Мейсона" [120] , в белой блузке и длинных белых шортах. Она наблюдала за моим выражением лица. Вид у нее по-прежнему был бесстыжий.
Она бросила на стол коричневый конверт.
— Значит, ты мне до сих пор не доверяешь, — сказала она. Наконец на ее лице появилась улыбка. — Конечно, тебя можно понять. Но отныне мы работаем на пару. Погляди-ка вот это.
Конверт был толстый, твердый и тяжелый — похоже, внутри фотографии. Я его вскрыл.
120
"Фортнум и Мейсон" — один из самых дорогих универмагов Лондона.