Кровавый апельсин (сборник)

Льювеллин Сэм

— Что теперь? — спросила Надя.

— Останемся на воде.

— Сейчас?

— На время.

У меня ушел час, чтобы разломать генератор, который снабжает "Лисицу" дополнительным электричеством в море. В пять мы прицепили шлюпку к фалу и перебросили ее через борт. У шлюпки был коричневый люггерный парус и короткая мачта. Это была последняя лодка, которую построил мой отец в сарае. На центральной доске справа была маленькая загогулина — там мои десятилетние руки состругали слишком много. Он раскатисто и громко смеялся в черную бороду, в которой уже были седые нити. "Ты ее

испортил, — сказал он. — Так что возьми-ка ее себе". На таких лодках двадцать лет назад плавали все мальчишки: поперечные доски из сосны, продольные — из ясеня, пузатая, веселая и старомодная, как плетеная кошелка для покупок.

Я установил мачту. Надя забралась в лодку. Я оттолкнулся и поплыл в гавань.

Ветерок трепал парус шлюпки. Вода пузырилась под носом. Мы плыли на северо-запад, в направлении Фэрхема. Потом увернулись от шербурского парома, скользившего по серому Ла-Маншу. Я стал учить. Надю управлять парусным судном. У нее была легкая рука и хорошая память. Казалось, что она и думать забыла о Фицджеральде. 

Когда мы вернулись на "Лисицу", гавань кишела парусами. Надя довольно аккуратно причалила к борту. Дин взял фалинь [123] . 

123

Фалинь — веревка, крепящаяся к носу или корме шлюпки.

На палубе зазвонил телефон. Том Стиббард. Я напомнил ему о нашем знакомстве в Уэльсе.

— Я хотел попросить вас об услуге, — сказал я.

— Я у вас в долгу.

— Сугубо добровольно, — заметил я. — Я только что побывал в охранной фирме под названием "Противовес". Вы бы не могли дать ей характеристику?

— О, — сказал он. — Ну конечно. Почему бы и нет?

— Что они для вас сделали?

— Расследовали воровство. У нас есть завод в Дэгенхеме. Полмиллиона... то есть определенная сумма денег... исчезла. Мы вызвали "Противовес". Кражи прекратились.

— Как они этого добились?

— Я не спрашивал.

— А как вы на них вышли?

— Несколько месяцев назад у "Молодежной компании" была презентация в Лондоне. Они искали финансовую поддержку. У благотворительности есть привлекательная сторона, она помогает снизить налоги. Я там был в качестве уполномоченного по спонсорству.

— И?

— Я говорил там с одним господином об ответственности, о достижении целей, о честности в работе. Я упомянул наши неприятности в Дэгенхеме. Он рассказал мне про агентство под названием "Противовес". Оно построено на принципах свободы, ведет борьбу с продажностью и ратует за ответственность личности перед обществом. Он лично рекомендовал их.

Значит, таков облик "Противовеса" для широкой публики. Я подумал о его истинной сути, скрытой от посторонних глаз, о том, как он таится в темноте, сея насилие и смерть.

— А что за господин?

— Очень славный человек. Контр-адмирал Ричард Уилсон. Ваш президент.

— Спасибо, — сказал я. — Я вам очень благодарен.

Так вот оно, в красивой аккуратной обертке. Дикки нужна пленка. И Дикки посылает "Противовес" на поиски. Дикки вовсе не нужно было никого убивать. Об этом позаботилась фирма.

Начало смеркаться, ветер стих. Фендеры ялика тихонько бились о борт. Снаружи, на фарватере, набитая до отказа ржавая посудина гнала к берегу стаю волн-барашков. Она тащила за собой плоскодонку, как будто изъеденную проказой. Тарахтение ее мотора напоминало деловитый стук механического сердца.

— Что-то он близко подошел, а? — встревожился Дин.

Судно было примерно в половине кабельтова от нас. Корпус у него был укороченный. На люках не было крышек, палуба завалена каким-то мусором, похожим на металлические отходы. Справа и слева от руля горели красные и зеленые навигационные лампы. Я бесцельно наблюдал за ней, ожидая, что рулевой повернет в сторону отлива.

Но он не повернул. Он двигался прямо вперед.

Двигатель теперь стучал монотонно, как молот. Вдруг у меня во рту пересохло. Я вскочил, схватил стальной спасательный канат и завопил.

Вся Вселенная заполнилась грохотом двигателя. Моего голоса не было слышно.

— Фендеры! — заорал я Дину. Но Дина на палубе не было.

Я кинулся к люку, схватил фендеры. Головы людей в кабине рулевого были неподвижны, они смотрели прямо перед собой. Они ослеп ли, подумал я. Если бы они что-нибудь видели, они бы этого не делали. Их нос был в двадцати ярдах от нас. Я видел нарисованные белой краской марки груза, сверкающие на ржавой обшивке.

Плечи человека, стоявшего посредине, задвигались — он поворачивал штурвал. Нос начал разворачиваться. Надя что-то кричала, схватив меня за локоть. Казалось, она успокоилась.

Это потому, что она не понимала, что происходит.

Судно не автомобиль: оно не поворачивается вслед за носом. Чтобы судно сделало поворот, рулевой перемещает корму, а она уже тянет за собой нос, и весь корпус крутится вокруг точки примерно в двух третях своей длины позади кормы.

Я кинулся к ялику. Слишком поздно.

Борт мусорной посудины был в шести футах от "Лисицы" и быстро приближался. Расстояние уменьшилось с шести футов до четырех, потом до трех. Надя кричала. Молоты дизелей превратились в огромные металлические барабаны. Ржавый железный борт ударился о борт ялика, нежный, как бабочкино крыло. Ялик тут же деформировался, сплющенный между баржей и "Лисицей", как половинка горохового стручка.

Я кричал. Вдруг раздался громкий отвратительный треск. Ялик сложился пополам и исчез. А борт грузовой баржи, пятьсот тонн металла, безжалостно надвигался на семидесятипятилетний корпус "Лисицы".

Фендеры представляли собой большие воздушные мешки, сделанные из полиэтилена в пять дюймов толщиной. Тот, что был ближе всех ко мне, смялся. Я ощутил во рту горечь, хотя и надеялся, что фендер оттолкнет баржу.

Но этого не случилось.

Грузовое судно, стоявшее рядом с "Лисицей", было прочно вмуровано в бетонную набережную. Когда фендеры сплющатся, баржа раздавит "Лисицу" так же, как раздавила ялик.

Я уперся руками в борт баржи. Я толкал ее, как идиот, пытаясь отпихнуть пятьсот тонн, которые направлял на меня двигатель в незнамо сколько лошадиных сил.