Кровавый глаз
Шрифт:
Нас оттащили к морю, к дракарам, глубоко осевшим в воду под тяжестью добычи, награбленной у жителей Эбботсенда. Скандинавы заняли свои места и дружно налегли на весла, прогоняя воду вдоль вытянутых корпусов. Скоро гребцы вошли в ровный ритм. Я смотрел на удаляющийся берег и вдыхал желтоватый дым горящей деревни.
Глава третья
Я был противен самому себе, онемел от стыда. Мы с Эльхстаном приютились на корме, рядом со стоящим у румпеля скандинавом, который хищно скалился каждый раз, когда встречался со мной взглядом. Он словно злорадствовал по поводу того, что я предал своих. Пусть жители Эбботсенда меня ненавидели и деревня никогда не была мне домом, но я чувствовал себя так, словно проклял свою душу, обрек ее навеки парить в воздухе вместе с черным дымом от сожженных домов. Эльхстан упорно не желал даже смотреть в мою сторону, и от этого в моей груди все ныло. Старик столяр поддержал меня в противостоянии с Вульфвердом, но теперь винил в случившемся.
Я в этом не сомневался, чувствовал, как между нами черным пятном разливается мрачное настроение, поднял взгляд к небу и заметил, каким же бескрайним оно выглядело с моря. Рассеяв утреннюю дымку, поднялось солнце, повелитель и судия людей. Мне трудно было поверить, что за то время, которое потребовалось ему, чтобы взойти на свой трон, целая деревня была стерта с лица земли.
Я вдыхал терпкий запах вяленой рыбы, сосновых досок и дегтя. Язычники гребли, смеялись и шутили, словно не произошло ничего необычного. Воины сидели лицом к нам, каждый устроился на сундуке со своими пожитками. Одни таращились на меня так, словно недоумевали, что я такое, другие избегали встречаться взглядами.
«Озрик, ты жив, потому что эти люди тебя боятся, — сказал я себе. — Они страшатся твоего дьявольского глаза, а ведь это настоящие мужчины, разве не так?»
Поэтому я закрыл здоровый глаз, уставился на скандинавов другим, налитым кровью, и они начали отводить взоры. Я попытался внушить им, что способен видеть их насквозь и читать мысли. Похоже, кое-кто в это поверил.
Дракар рассекал волны, ритмично поскрипывая снастями и досками обшивки. В моих внутренностях что-то зрело, бурлило, отзываясь на качку. Вскоре меня вывернуло наизнанку зеленой жижей, и я испугался, что желудок сейчас порвется. Тошнота и головокружение еще больше углубили отчаяние.
Хорошо, что мы ни на минуту не теряли из вида землю. Это служило для меня хоть каким-то утешением. Мы удалялись в открытое море, чтобы обойти отмели и скалы, затем снова возвращались к берегу.
— Мы плывем на запад, Эльхстан, — заметил я в конце дня, чувствуя на лице тепло заходящего солнца. — Это означает, что скандинавы еще не направляются домой. Они пришли из страны, которая находится далеко на севере.
Старик пробормотал что-то. Я разобрал слова «ублюдки», «грабители» и «вонючие свиньи-язычники». Как и Эльхстан, я понимал, что впереди новая кровь.
Затем, когда скандинавы стали делить награбленную добычу, я увидел сокровища, которые хранились на дне корабля под промасленными шкурами. Здесь было много того, что норвежцы продали в Эбботсенде, а после схватки опять забрали себе: желтовато-розовые моржовые бивни, рога северного оленя, бурые меха, сундуки, доверху набитые бронзовыми украшениями, желтый янтарь, точильные камни и серебряные монеты. Я увидел и ожерелье, которое Гриффин купил для своей жены.
— А они богатые люди, Эльхстан, эти язычники, — сказал я, отчаянно желая привлечь внимание старика.
Он упорно не хотел смотреть мне в лицо. Я гадал, не объясняется ли хотя бы отчасти его пустой, отрешенный взгляд полученными побоями. Стыдно признаться, но мне хотелось надеяться, что дело именно в этом. Мое сердце разрывалось при мысли о том, что Эльхстан ненавидит меня за предательство. Опухоль у него на лице раздулась и пожелтела.
— Одни моржовые бивни, наверное, стоят целое состояние.
Старик щелкнул пальцами и промычал что-то невнятное.
— Ты думаешь, все это добро награблено, так? — спросил я. — В других деревнях, давно превратившихся в угли и пепел?
Не глядя на меня, Эльхстан стиснул кулак, уставился в море и покачал головой. Я понял, о чем он думает. Такие люди за горсть серебра поплывут хоть на край земли.
— Как твоя голова, старик?
Один водянистый глаз Эльхстана почти полностью заплыл. Мастер махнул рукой, показывая, что ему приходилось терпеть и кое-что похуже.
— Я знаю. Будь ты помоложе, обязательно разрубил бы напополам одного-двух из этих сукиных сынов, — криво усмехнулся я. — Расколол бы, как дубовое полено.
Эльхстан ответил на мои слова угрюмой гримасой. А я уставился на волны, но видел только лица зверски убитых жителей Эбботсенда. Я потер подбородок и ощупал распухшую губу.
— Нас подвел лук, — сказал я. — Тетива оказалась гнилой.
Старик обернулся, и наши взгляды встретились.
«Нам до ужаса повезло, — красноречиво говорили глаза Эльхстана. — Теперь мы сидим здесь, жуем свою собственную блевотину».
Затем он усмехнулся щербатым ртом, а я украдкой посмотрел на норвежца, у которого в плече до сих пор торчал обломок моей стрелы. Тот греб как ни в чем не бывало, но все же время от времени я ловил у него на лице гримасы боли.
«Пусть они ублюдки и язычники, но гордости им не занимать», — подумал я.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда со второго корабля донесся сильный и отчетливый предупредительный окрик. Звуки до странности хорошо распространяются над водой. Голос человека, до которого с трудом долетит стрела, выпущенная из лука, слышится так, словно он находится совсем рядом.
Сигурд пробрался на нос, где уже стоял кормчий Улаф, и посмотрел в сторону берега, прикрывая ладонью глаза от солнца. На вершине высокой скалы стоял отряд всадников, ощетинившихся копьями. Все они вглядывались в сторону моря. Судя по всему, магистрат Эдгар узнал о судьбе жителей Эбботсенда и выслал людей, чтобы с берега следить за продвижением язычников. Всадники могли без труда перемещаться по проторенным тропам, в то время как нам приходилось плыть практически в полный штиль. Разумеется, когда мы обогнули большой меловой утес, разведчики появились на западном склоне, и Сигурд выругался. Это означало, что скандинавы не смогут устроиться на ночь в какой-нибудь укромной бухте, не говоря уж о том, что им придется на время оставить мысли о новых грабежах.
Эльхстан презрительно фыркнул в сторону норвежцев, словно считал их подлыми свиньями, у которых не хватит мужества вступить в честный бой.
«Поверь мне на слово, — красноречиво говорил его поднятый палец. — Эти язычники, наполненные дерьмом, выпускают из себя больше горячего воздуха, чем довольная корова».
Старик повернулся к рулевому, попробовал плюнуть, но у него получился лишь сухой хлопок. Норвежец усмехнулся в ответ и отправил за борт сочную харкотину. Эльхстан промычал еще одно ругательство, откинулся назад, укутался в коричневый плащ и потер пустой живот.