Кровавый глаз
Шрифт:
— Господин, разрешите мне его снять, — взмолился я, глядя на тело Эльхстана.
Нога старика больше не дергалась. Он был мертв.
Сигурд нахмурился и покачал головой.
— Тело должно оставаться как оно есть. Жертва принесена. Отец всех будет обесчещен, если ее заберут обратно.
— Нет, господин! — в гневе бросил я.
— Оно останется здесь, Ворон, — решительно произнес Сигурд, глаза которого были холодными как сталь.
Затем ярл обернулся к Асготу. Седая борода и щеки жреца были перепачканы кровью Эльхстана.
— Заканчивай обряд, годи, — приказал предводитель.
Асгот послушно кивнул. В этот момент на поляну вышел Маугер с шипящим факелом в руке. Вместе с ним появился отец Эгфрит. Когда монах увидел, что случилось с Эльхстаном, он издал тихий стон, упал на колени, одной рукой осенил себя крестным знамением, а другой схватился за живот. Даже Маугер сплюнул от отвращения и перекрестился.
— Дьяволы! — пронзительно взвизгнул Эгфрит, обращаясь к норвежцам, собравшимся на поляне. — Испражнение сатаны! Посланники зла!
Я не мог разобрать всех его слов. Монах будто обезумел от увиденного, а эль придал ему мужества. Я заново переживал собственный кошмар, был уверен в том, что норвежцы убьют монаха просто ради того, чтобы заставить его замолчать. Но они не обращали на него ни малейшего внимания, обступили тело Эльхстана, бормотали молитвы, обращенные к своим богам, крепко сжимали амулеты и рукоятки мечей. Скандинавы были потрясены жертвой, которую принес Одину Глум, и теперь спешили принять в ней участие, чтобы заручиться расположением бога.
Даже Сигурд воздал дань уважения зловещему плоду древнего дуба. Он шептал какие-то слова, которые я не мог разобрать. Ярл закончил молитву и повернулся к Глуму, который стоял в стороне от остальных, поставив ногу на ствол упавшего ясеня и нагнувшись. Он счищал со своей кольчуги кусочки мозгов Эйнара и внимательно их разглядывал.
— Подойди сюда, Глум, — приказал Сигурд.
Эти три слова были наполнены властной жестокостью. Ярл, золотистые волосы которого были распущены, стоял на поляне, залитой ярким лунным светом, и напоминал дикого зверя. К этому времени многие норвежцы держали в руках зажженные факелы. Их оранжевое сияние смягчало белое серебро луны. В этом свете я разглядел на лице кормчего «Лосиного фьорда» дерзкий вызов. Он пересек поляну, остановился перед Сигурдом, гордо выпрямился и сжал серебряный амулет в виде молота Тора, висящий на груди. От этого человека исходила агрессия. Свейн Рыжий шагнул к ярлу, расправил огромные плечи и приготовился защищать его.
— Один, Отец всех требовал кровавого жертвоприношения, — сказал Глум.
Дерзость скривила его верхнюю губу, обнажила зубы, похожие на оскаленные собачьи клыки.
Он отвернулся, сплюнул и заявил:
— Асгот много раз предупреждал тебя, но ты был глух к его словам.
Сигурд пристально взглянул в лицо своему товарищу. Его сверкающие глаза оставались бесстрастными.
— Ты всегда хорошо служил мне, Глум, — просто сказал он. — Потому я не стану тебя убивать. Но ты меня обесчестил, потому что не имел права приносить жертву.
— Я сделал это от имени братства.
Глум швырял слова, понимая, что теперь от них все равно нет никакого толка. Он посмотрел на меня и снова сплюнул.
— Ты обласкал мальчишку с кровавым глазом, хотя должен был перерезать ему горло. Это он настроил норн против нас. Ты не сможешь воскресить своего сына, Сигурд.
Рука ярла непроизвольно потянулась к мечу, под золотистой бородой на шее задергалась жилка. Свейн зарычал и шагнул вперед.
Сигурд поднял руку, останавливая его, и заявил:
— Если ты, Глум, скажешь еще хоть одно слово про моего сына, то я тебя убью.
Тот покорно кивнул.
— Разве твой отец предал бы своего ярла? — Сигурду не требовалось ждать ответа. — Не тебе решать, какова воля Одина. Что ты знаешь об Отце всех, если всегда почитал одного только Тора? Честности и жестокости у тебя хватает, но Один — бог ярлов. Тебе недостает ума для понимания его мудрости.
Глум плюнул Сигурду в ноги, но тот не обратил внимания на это оскорбление и повернулся к Асготу:
— Что касается тебя, старик, то благодари свои преклонные годы. Иначе я оставил бы тебя здесь, в земле людей, поклоняющихся Христу. — Сигурд взглянул на отца Эгфрита, который затих, преклонил колени и закрыл глаза. — Я бросил бы тебя на их милость. Ты умер бы здесь. Сомневаюсь, что черные девы Одина смогли бы тебя найти. Ты никогда не увидел бы великую Валгаллу.
Асгот пришел в ужас от слов Сигурда. Его старое морщинистое лицо скорчилось в гримасу.
Ярл торжественно кивнул и продолжил:
— Но до меня ты служил моему отцу. Он ценил твою мудрость, какая уж она есть. Поэтому я не лишу тебя места за веслами «Змея».
Затем ярл снова повернулся к Глуму. Брам шагнул вперед, словно зная, что будет дальше.
— Протяни руку, — тихо приказал Сигурд.
Все норвежцы, кроме тех, кто стоял в дозоре, собрались на поляне. Они сжали кулаки, стиснули зубы и молча наблюдали за происходящим. На лицах воинов играли свет и тени, придавая им какой-то потусторонний вид. Я чувствовал, что древние тени леса сейчас тоже внимательно следили за нами.
Глум снял с левой руки три браслета и надел их на правую. Готовясь к предстоящей боли, он стиснул зубы так, что на скулах вздулись бугорки мышц. Кормчий «Лосиного фьорда» несколько раз согнул и распрямил пальцы так, словно надеялся сохранить в памяти это ощущение, потом вытянул левую руку и посмотрел на Брама. Тот понял все без слов, кивнул, шагнул к нему и схватил за запястье. Тогда Сигурд, сын Гаральда Твердого, обнажил свой здоровенный меч. Луч лунного света упал на лезвие, открывая дымчатый переплетающийся узор, придающий оружию красоту и силу. Зловещая голодная сталь жаждала крови.