Кровавый омут Карабаха

Помпеев Юрий Александрович

Мир в Карабахе, как видим, устраивался без вмешательства правозащитников типа отечественных, родимых «КриК»-унов» или английской баронессы Кокс, способных лишь подбивать и подущать, распалять страсти. Известно ведь: не поджигай, так и не загорится, без поджога и дрова не горят.

На встрече с армянским населением Карабаха 6 июня 1919 года доктор X.-Б. Султанов указал, что «на государственность может претендовать только та власть, для которой не существует национальных различий, что Азербайджанское правительство, став на путь разрешения серьезных государственных задач, в основу своей

работы положило равенство всех перед законом и полную свободу политической жизни, не ведущей к активному насильственному нарушению проведения в жизнь идей общегосударственных, и что никаким антигосударственным элементам не удастся разорвать органически-экономической связи между мусульманским и армянским населением Карабаха, ибо разрыв этой связи знаменует смерть обеих наций».

Современники отметили, в свою очередь, весьма благотворную, в смысле успокоения взволнованных национальных страстей, деятельность армянского епископа Р. Н. Мелик-Шахназарова, «проявившего политическую сознательность и неподатливость провокационным науськиваниям злонамеренных лиц». Епископ Шахназаров однозначно заявил:

«Эти господа раз навсегда должны понять, что как бы они ни старались и сколько бы ни мудрствовали, всё-таки в конце концов в Карабахе будут жить армяне и мусульмане».

Сегодня Мелик-Шахназаров наверняка был бы зачислен в коллаборационисты, и ему всерьез пришлось бы опасаться за свою жизнь. Но в 1919 году его миротворчество и мудрость помогли избавить христианскую паству Карабаха от ненависти к соседям азербайджанцам. Многие беженцы, находившиеся в округе, бежали из Турецкой Армении, сильно пострадали от рук турок, и стоило только ему произнести, что азербайджанцы — это те же турки, — взаимное уничтожение мирных крестьян, живущих чересполосицей, разгорелось бы с новым ожесточением, и меч не был бы вложен в ножны.

К чести бакинских армян, о судьбе которых спрашивал Михаил Горбачев в феврале 1988 года Балаяна и Капутикян, следует заметить, что среди двухсот семи тысяч нашелся семидесятилетний житель Баку Гаврил Иванович Петоян, который 30 августа 1989 года, через полтора года после начала межнациональной распри, стесняясь (!) своей национальности, выбросился с балкона восьмого этажа на горячий асфальт. В кармане потерпевшего (так его нарекли следователи) оказалась предсмертная записка, обжигающая совесть, подобно крутому кипятку:

«В своей смерти я обвиняю армян-экстремистов Нагорного Карабаха и Армении. Читаю в газетах, а также в передачах на телевидении и радио, сколько бед и несчастия они принесли азербайджанскому народу. Меня мучают бессонные ночи. Я всё время думаю об этом и не могу перенести такого позора. В знак протеста приношу себя в жертву.

Петоян Г. И».

Следователям, знающим приемы националистической пропаганды, пришлось запасаться справками о том, что покойный Петоян не страдал нервным расстройством и в соответствующий диспансер не обращался, и что «потерпевший перед смертью спиртного не принимал». Зато его друг и бывший сослуживец Мамедали Алиев нашел человеческие слова:

«Покойный был человеком большой души,

он излучал добро легко и свободно, так же, как дышал. И еще — он был необычайно привязан к жизни. Мы дружили с ним 30 лет, и когда я узнал о его гибели, у меня поднялось давление, до сих пор никак не могу прийти в себя… На моих глазах выросла его дочь Тереза, я хорошо знал его супругу Галину Савельевну Котелевскую. Самые близкие друзья этой семьи были азербайджанцы, мы вместе делили радости и горести, не думая о национальности друг друга. Я знаю, он сильно переживал с самого начала событий в НКАО. хотя внешне сохранял спокойствие и веселость. Конечно, решиться на такой шаг могут только сильные личности. Такие, каким был Гаврил Иванович».

В Баку Г. И. Петоян попал в 1943 году после тяжелого ранения под Ленинградом, но чувствовал себя в этом городе так, словно здесь и родился. На азербайджанской земле он оставил дочь Терезу и одиннадцатилетнюю внучку.

«Знаете, — свидетельствует Тереза, — отец всю жизнь испытывал большие трудности и всегда терпеливо их сносил. Но вот вынести такого предательства и подлости со стороны своих соплеменников в НКАО так и не смог… В Нагорном Карабахе наступит день затишья, однако я никогда не забуду и не прощу протест моего отца».

К чести самого Михаила Горбачева отношу его признание, последовавшее примерно через год после гибели неизвестного ему бакинца Г. И. Петояна: «Я решительно против дробления государства, против перекройки территорий, разрушения вековых связей народов. Теперь, я думаю, мне легче говорить: на собственном опыте, уже омытом кровью наших людей, мы видим, что разделиться не сможем».

Впрочем, это признание экс-президента СССР можно отнести и на счет присущего ему политического лицемерия: ведь перекройка территорий началась с событий в Нагорном Карабахе, и после встречи с инициаторами разрушения «вековых связей народов» в феврале 1988 года столь резких слов протеста М. С. Горбачев не произнес, ограничившись тогда спокойной констатацией факта:

«Поднят вопрос о переходе автономной области из Азербайджанской ССР в состав Армянской ССР. Этому придана острота и драматичность, которые привели к напряженности и даже к действиям, выходящим за рамки закона».

Это его обращение к народам Азербайджана и Армении прозвучало 26 февраля 1988 года, в день сумгаитской провокации. Процесс, как говорится, пошел, подобно не загашенному вовремя пожару на высушенном историей торфянике.

Г. Старовойтова: от народного движения до национально-освободительной войны

В феврале 1992 года Г. Старовойтова, выступавшая по поводу Карабаха во всех средствах массовой информации мира, появилась, наконец, на экране Азербайджанского телевидения. В двухчасовом интервью она смутилась всего один раз, когда корреспондент задал ей такой вопрос: «Сколько вам платят армяне в долларах ежемесячно?» Полагая не без оснований, что ее расписки сохраняются в пухлом досье, когда-то скромная женщина отпарировала: «На нахальные вопросы не отвечаю», не сославшись даже на весьма распространенный в таких случаях аргумент о коммерческой тайне.