Кровавый остров

Янси Рик

Уортроп поблагодарил его, поднялся и сделал мне знак идти, но тут Рембо встал и спросил:

– Куда это вы пошли?

– К месье Бардею, – озадаченно ответил доктор.

– Но сейчас даже пол-одиннадцатого нет. Его еще не будет. Присаживайтесь. Вы не допили свой чай.

– Но ведь адрес – в Кратере, так? Пока я туда доберусь…

– Что ж, хорошо, но не ждите, что вернетесь скоро, – он поглядел на меня. – И не стоит вам брать с собой мальчика.

Уортроп напрягся и затем солгал – возможно, непреднамеренно, но все равно

солгал.

– Я всегда беру с собой мальчика.

– Это скверная часть города. В Кратере есть люди, которые убьют его за одни только красивые ботинки – или вот за эту премилую курточку, очень модную, но для Адена не слишком удобную. Вам следует оставить его со мной.

– С вами? – доктор это обдумывал; я был шокирован.

– Я хочу пойти с вами, сэр, – сказал я.

– Я бы не советовал, – предостерег Рембо. – Но какая мне разница? Делай, что хочешь.

– Доктор Уортроп… – начал я. И слабо закончил: – Пожалуйста, сэр.

– Рембо прав. Тебе лучше остаться здесь, – решил доктор. Он притянул меня к себе и прошептал: – Все будет хорошо, Уилл Генри. Я вернусь задолго до заката, а тебе будет безопаснее здесь, в отеле. Я понятия не имею, что найду в городе, и мы все еще не знаем, что случилось с Рюриком и Плешецем.

– Мне все равно. Я поклялся, что никогда больше вас не брошу, доктор Уортроп.

– Ну, ты и не бросаешь. Это я тебя бросаю. И месье Рембо был очень любезен, предложив присмотреть за тобой, – он приподнял указательным пальцем мой подбородок и пристально поглядел мне в глаза. – Ты пришел за мной в Англии, Уилл Генри. Даю слово, что приду за тобой.

И с этими словами он ушел.

Часть тридцать первая

«Тебя бросили?»

Рембо заказал себе еще абсент, я себе – еще имбирный эль. Мы пили и потели. В воздухе не было ни ветерка, жара стояла ужасная. Пароходы швартовались к набережной и уходили в открытое море. Бубны рабочих нестройно и слабо звенели в мерцающем воздухе. Подошел мальчик и спросил, не желаем ли мы чего-нибудь на ланч. Рембо заказал миску салтаха и еще абсент. Я сказал, что не голоден. Мальчик ушел.

– Тебе надо есть, – констатировал Рембо, заговорив впервые с тех пор, как попрощался с доктором. – В этом климате не есть почти так же скверно, как не пить. Тебе нравится Аден?

Я ответил, что видел пока недостаточно, чтобы составить мнение – будь то положительное или отрицательное.

– Я его ненавижу, – сказал он. – Презираю и всегда презирал. Аден – просто-напросто кошмарная скала, на которой нет ни травинки, ни капли хорошей воды. Половина хранилищ в Кратере стоят пустые. Ты видел хранилища?

– Хранилища?

– Да, Тавильские водохранилища над Кратером, огромные цистерны для сбора воды – в высшей степени древние, глубокие и впечатляющие. Их построили еще при царе Соломоне, чтобы защищать город от затопления – во всяком случае, так считается. Британцы раскопали их,

отчистили, очень британский поступок, но они все еще не защищают город от наводнений. Туземные дети летом ходят туда плавать и возвращаются с холерой. Они прохлаждаются, а потом умирают.

Он поглядел в сторону. Море было голубее его глаз. Глаза Лили были ближе к цвету моря, но у нее они казались красивее. Я удивился, с чего бы это Лили вдруг пришла мне на ум.

– Что там, на Сокотре? – спросил он.

Я почти проболтался: «Typhoeus magnificum», – и отпил теплого имбирного эля, чтобы потянуть время, отчаянно – насколько это было возможно на ужасающей жаре – пытаясь придумать ответ. Наконец я сказал единственное, что припомнил из лекции доктора в кэбе:

– Драконья кровь.

– «Драконья кровь»? Ты имеешь в виду дерево?

Я кивнул. Имбирный эль выдохся, но он оставался влагой, а во рту у меня пересохло.

– Доктор Уортроп – ботаник.

– Вот как?

– Именно так, – я постарался придать голосу твердость.

– А если он ботаник, ты тогда кто?

– Я его… Я младший ботаник.

– Вот как?

– Именно так.

– Хм-м. А я – поэт.

Мальчик вернулся с двумя мисками дымящегося рагу и тарелкой лепешек, именовавшихся «хамира», чтобы мы пользовались ими как своего рода съедобной ложкой, объяснил Рембо. Я поглядел на коричневую, маслянистую поверхность салтаха и извинился: у меня не было аппетита.

– Не извиняйся передо мной, – сказал Рембо, пожав плечами. Он принялся за рагу с мрачно стиснутыми зубами. Возможно, салтах он ненавидел так же, как ненавидел Аден.

– Если вы все здесь презираете, почему не уедете? – спросил я его.

– А куда мне податься?

– Не знаю. Куда-нибудь еще.

– Легко сказать. И какая в этом ирония. Такой образ мыслей меня сюда и завел!

Он оторвал кусок хамиры и взгрызся в него, чавкая с открытым ртом, словно желая причинить как можно больше страданий ничего не подозревающему плоду презираемой им земли.

– Младший ботаник, – сказал он. – Так вот что случилось с твоей рукой? Ты держался за ветку, а у него дрогнул топор?

Я отвел глаза: его взгляд действовал мне на нервы.

– Что-то в этом роде.

– «Что-то в этом роде». Это мне нравится! Думаю, позаимствую на тот случай, когда меня снова спросят, что у меня с запястьем. «Что-то в этом роде», – он с надеждой улыбнулся, ожидая, что я спрошу. Я не спросил, и он продолжил: – Случается. C’est la vie [125] . Ну как, хочешь на них посмотреть?

– На что посмотреть?

– На хранилища! Я тебя туда отведу.

– Доктор ждет, что я буду тут.

125

Такова жизнь (фр.)