Кровавый приговор
Шрифт:
— Вы слышали этого придурка? Дурак дураком! Я уже решил, что он засыпает, а он вдруг выдал целую речь! И такую, словно он адвокат у того адвоката! Просто сумасшедший дом! Выходит, раз профессор из Санта-Лючии богатый человек, то он невиновен. А бедный покойный Иодиче, паршивый продавец пиццы, который подыхал с голоду, непременно преступник! Мы же узнали правду от Терезы Сконьямильо, которая слышала все!
Ричарди, не отводя взгляда от площади внизу под окном, ответил:
— Он, конечно, дурак. И он, несомненно, убежден, что убийца — бедный Иодиче. Но все-таки его слова — не полная глупость. У нас действительно в обоих случаях есть только косвенные улики. Мотив для убийства
Майоне остановился. Он не хотел уступать, хотя правота комиссара была очевидна.
— Это так, комиссар, но Серра может защититься, а Иодиче нет. Поэтому, прежде чем указать на мертвого, мы должны быть уверены в невиновности живого.
Ричарди немного помолчал, глядя в окно.
— Майоне, ты когда-нибудь думал о том, как много видно из окна? Из него можно увидеть жизнь, можно увидеть смерть. Можно только видеть, но вмешаться нельзя. И кто тогда человек, который смотрит? Знаешь, кто он такой?
Майоне промолчал: он знал, что не должен отвечать.
— Тот, кто смотрит в окно, — человек, который не живет. Он только может видеть, как протекает жизнь других людей, и жить через их посредство. Тот, кто смотрит, не справляется с жизнью.
Майоне понял, что Ричарди говорит уже не о Кализе, Гарцо, Иодиче или Серре ди Арпаджо, а о себе самом.
Хотя бригадир не отличался тонкостью чувств, он заметил, что комиссар, от природы меланхолик, окончательно затосковал два дня назад после допроса свидетельницы Энрики Коломбо. А если хорошо подумать? Эта Энрика живет на улице Святой Терезы — там же, где Ричарди. Может быть, они знакомы. Это, без сомнения, объяснило бы, почему комиссар вел себя так странно и Майоне сам должен был допрашивать ее из-за того, что тот, кому положено задавать вопросы, молчал. Молчал и смотрел.
Бригадир вырос на улице и потому знал, когда следует молчать. Он ничего не скажет, разве что посочувствует своему начальнику и другу.
54
Ричарди сидел на своем обычном месте за столиком в кафе «Гамбринус» и ждал.
Гарцо дал ему мало, очень мало времени и этим подтолкнул к рискованным поступкам. Комиссару нравилось тщательно планировать ход расследования и оставлять как можно меньше места для случайностей. Он знал, насколько важна стратегия в его профессии. Но на этот раз времени было слишком мало.
Поэтому от безнадежности он позвонил по телефону в дом супругов Серра ди Арпаджо. Это было последнее отчаянное средство.
Но иногда — правда, редко — и такое средство помогает. Трубку взяла Тереза. Она сказала, что ее хозяйка дома и что она попытается позвать ее к телефону. Разумеется, девушка ничего не сказала про этот звонок профессору Руджеро. А Эмма пообещала встретиться с комиссаром. Смелым судьба помогает.
И теперь Ричарди сидел за столиком в кафе и наблюдал через стекло за движением колес, ботинок и босых ног по улице Кьяйя. Весна ставила на этой сцене свой спектакль — утро, свет которого, казалось, шел снизу. Синее небо было таким ослепительно-ярким, что от него было больно глазам. Женщины шли так, словно танцевали под музыку, которую слышали только они сами. Мужчины улыбались и снимали шляпы. На земле лежал нищий, а рядом с ним Ричарди увидел мальчика, у которого на уровне таза была рана, явно нанесенная колесом телеги. У ребенка капала кровь изо рта. Верхняя часть его тела была как-то странно сдвинута в сторону по сравнению с нижней, словно была видна в кривом зеркале или через мокрое стекло. Сквозь толстую стеклянную стену кафе Ричарди услышал его голос: «Мой песик убежал!» Комиссар устало спросил себя: куда убежал этот песик и нашел ли себе нового хозяина?
Из глубин душевной пропасти его вызвал чувственный голос Эммы Серры ди Арпаджо:
— Если не ошибаюсь, вы комиссар Ричарди?
Комиссар встал и отодвинул от столика второй стул — для нее.
Он мгновенно заметил разницу между покорной и скрытной женщиной, которую допрашивал, и самоуверенной дамой, которая сейчас смотрела на него с любопытством. Муж подавляет личность Эммы? Или на допросе она играла роль перед двумя полицейскими? Ясно одно: настоящая Эмма — та, которая передним сейчас.
Ричарди спросил, что она предпочтет заказать. Эмма ответила, что выпьет белого вина. Вино утром! — подумал он. Себе он заказал кофе и слойку, как обычно.
Молодая женщина рассмеялась. Смех у нее был звонкий как серебро.
— Вы не боитесь располнеть, комиссар? Слойка в середине утра, боже мой!
— А вы не боитесь опьянеть рано утром? — спросил он в ответ. Он знал, что поступает невежливо и провокационно, однако хотел ясно показать, что не позволит демонстрировать собеседнице превосходство над собой, и убедиться, что Тереза говорила правду, утверждая, что хозяйка любит выпить.
Удар подействовал: Эмма побледнела, потом покраснела и стала вставать со стула. Ричарди не протянул руку, чтобы ее удержать, а лишь сказал:
— Если вы сейчас уйдете, я буду считать, что мне позволено не искать лекарства против вашего горя.
Молодая женщина широко раскрыла глаза и снова села.
— Какое горе? У меня нет никакого горя.
Ричарди покачал головой:
— Синьора, мы оба знаем, что вчера вы сказали неправду. Никто не ходит куда-либо с таким упорством, с каким ходили вы, если не имеет для этого серьезной причины. Эта причина была такой серьезной, что дала вам силы бороться со светским обществом. Но вчера вы не боролись. Вы только пересказали урок, которому вас научили. Я не верил вам ни секунды. И даже раньше, чем попросить вас рассказать правду, я спрашиваю: почему вы лгали?
Эмма смотрела на Ричарди и качала головой. Ее руки сжимали подлокотники кресла с такой силой, что суставы пальцев побелели.
— Я… хотела понять, почему вы пришли именно ко мне. К Кализе ходили десятки людей. Только я порекомендовала ее двадцати подругам. Почему вам понадобилась именно я?
Ричарди не хотел открывать карты и потому не сказал Эмме, что ее имя было лишь одним из нескольких, которые гадалка вписала в записную книжку в последний день своей жизни. Вместо этого он решил поставить на карту все.
— Почему вы защищаете мужа, если больше не любите его?
Эмма еще шире раскрыла глаза, а потом засмеялась. Сначала она смеялась тихо и казалась удивленной, потом все громче. Наконец она расхохоталась, запрокинув голову, и по щекам ее потекли слезы. Ричарди смотрел на нее и молча ждал. Несколько посетителей за другими столиками повернулись в их сторону. Что такой мрачный мужчина мог сказать настолько забавного этой элегантной красивой даме? Наконец Эмма овладела собой:
— Извините меня, комиссар. Но это так смешно! Моего мужа? Я защищала его? Это самое последнее, что я стала бы делать. Мой муж сам себя защищает. Он всю свою жизнь только и делает, что защищает себя от возможных опасностей. И кроме того, от чего я должна его защищать? Он действительно вчера сказал мне, как надо одеться и даже каким тоном с вами говорить. Ну и что? Он адвокат, и один из лучших адвокатов. Я защищала себя от нелепых подозрений. Себя, а не его.