Кровавый приговор
Шрифт:
— Разве мы должны говорить не с его женой?
Ричарди пожал плечами: он не надеялся получить доступ напрямую к хозяйке дома, но твердо решил не уходить, пока не допросит свою свидетельницу. Через минуту их ввели в строго обставленный кабинет, где стен не было видно за полками со старинными книгами. Человек, который вышел им навстречу, был воплощением власти и авторитетности.
— Прошу вас, синьоры, устраивайтесь на диване. Я велю подать вам чай. Не думаю, что в этом случае есть смысл садиться за письменный стол: вы здесь не для консультации.
И
— Спасибо вам за гостеприимство, профессор, но нам необходимо поговорить с вашей супругой, и чем раньше мы сможем это сделать, тем лучше.
— Вы увидитесь с ней, комиссар. Сейчас она придет. Но я должен присутствовать при допросе, если не как муж, то как ее адвокат. Иначе быть не может. Чтобы увидеть мою жену без меня, вам придется ее арестовать — разумеется, если вы найдете судью, который согласится дать разрешение на арест. Позвать ее?
Ричарди быстро подумал: ему нужно задать всего несколько вопросов, которые, возможно, приведут к полному завершению расследования. И задать их женщине из кварталов знати, у которой возникла причуда ходить к старой гадалке.
— Хорошо, профессор.
48
Ричарди смотрел на синьору Эмму Серру ди Арпаджо. Она оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял.
Бледная, синие круги под глазами, впалые щеки. Почти без краски на лице — только глаза чуть-чуть подведены. Одета в серое, коротко остриженные по моде волосы зачесаны за уши и открывают лоб. Простые туфли на низком каблуке, ажурные чулки.
Ее глаза были опущены и смотрели на столик, стоявший в гостиной. По ее взгляду невозможно было догадаться, что у нее на душе: он не отражал никакого чувства. Она поздоровалась тихим и ровным голосом без интонаций. Было похоже, что она страдает, но втайне, и это приглушенная далекая боль.
Муж пока еще ни разу не посмотрел на нее. Он изучал взглядом Ричарди, оценивая поведение комиссара. Между людьми в комнате словно натянулись невидимые нити, и натянулись до предела.
После долгого и неловкого молчания Ричарди заговорил:
— Синьора, какие отношения были у вас с синьорой Кализе Кармелой, которая называла себя гадалкой на картах и была обнаружена мертвой у себя дома пятнадцатого апреля этого года?
Эмма не посмотрела на него и ровным монотонным голосом ответила:
— Я иногда ходила к ней. Меня провожала туда подруга.
— А по какой причине ходили?
— Просто для того, чтобы убить время.
— О чем вы разговаривали?
Эмма бросила взгляд на мужа, но ответила тем же тоном:
— Она гадала по картам и рассказывала мне то, что в них видела.
— Что именно?
В разговор вмешался Руджеро. Спокойным голосом он сказал:
— Комиссар, я не думаю, что содержание разговоров моей жены с Кализе имеет отношение к вашему расследованию. Или вы считаете иначе?
Ричарди посчитал необходимым срочно очертить границы своих обязанностей:
— Профессор, прошу вас в целях расследования позволить нам самим решать, что нас интересует, а что нет. Скажите, синьора, о чем вы разговаривали с ней?
Эмма ответила. Казалось, что она говорит о другом мире и других людях.
— Мне это нравилось. Мне не надо было думать, она разрешала за меня все сомнения. Моя жизнь… мы живем в постоянном сомнении, комиссар. Сделать так? Или сделать иначе? А у нее не было сомнений. Она тасовала карты, плевала на них и решала. И никогда не ошибалась.
Ричарди пристально посмотрел Эмме в лицо и ощутил вибрацию чувства.
— А в последнее время вы часто бывали у нее?
Решительным тоном в допрос вмешался Руджеро:
— Комиссар, моя жена сказала, что бывала там иногда. Это выражение означает «от случая к случаю и редко». Во всяком случае, оно никак не может означать «часто».
Не переставая смотреть на Эмму, комиссар рукой подал знак Майоне. Тот вынул из своей куртки тетрадь Кармелы Кализе, откашлялся и сказал:
— В этой тетради, которая была найдена в доме Кализе, имя вашей жены записано в расписании встреч с клиентами полностью или инициалами сто шестьдесят раз за тридцать дней. По-моему, профессор, это можно назвать словом «часто»?
Руджеро недовольно фыркнул. Эмма ответила:
— Ну да, я ходила к ней. Это было для меня развлечением. Нужно как-то развлекаться, особенно когда жизнь становится тяжелой.
Она сказала что-то ужасное, и оба полицейских сразу это поняли. Оба посмотрели на Руджеро, но тот никак не отреагировал на их взгляды. Он молчал и смотрел перед собой невидящим взглядом. Комиссар продолжал:
— О чем же вам говорила Кализе? Она доверяла вам какие-то свои тайны, называла имена или что-то в этом роде? Она говорила вам, что ее что-то тревожит, или что-нибудь подсказывало вам, что ей угрожает опасность?
Майоне с удивлением посмотрел на своего друга и начальника. Он ожидал, что комиссар будет задавать другие вопросы, неудобные для синьоры Серры ди Арпаджо, станет копать глубже в том, на что она невольно намекнула, — трещине в отношениях между ней и мужем. А он вместо этого вернулся к Кализе.
— Нет, комиссар. Я вам уже сказала, что мы разговаривали о другом. Она гадала мне по картам — и только. Она говорила мне, что случится, и не ошибалась.
Когда Эмма ушла, Руджеро проводил бригадира и комиссара до двери.
— Вот видите, комиссар, — сказал он, — моя жена как ребенок. У нее есть свои маленькие причуды, развлечения, глупые забавы в компании подруг. Но в тот вечер, когда убили Кализе, жена была со мной на ужине у его превосходительства префекта. Я прочел в газете светские новости, наше имя напечатано на достаточно заметном месте. Я буду вам очень благодарен, если этот разговор не станет иметь последствий. Я могу рассчитывать на вас в этом?