Кровавый закон
Шрифт:
Лекс как-то невесело усмехнулся. Его друг никогда не жаловался ни на жизнь, ни на судьбу, но после смерти той девчонки стал так напиваться, что иногда даже не помнил собственного имени. Лексу не казалось, он знал, что Ринслеру было тяжелее всех.
— А теперь его нет. Никого из них нет, — голос девушки дрогнул.
Наверное, все слезы она выплакала там, в лесу, и теперь сидела и просто не знала, что делать с щемящей пустотой внутри.
— Мы еще встретимся. Когда-нибудь обязательно встретимся. Он мне еще две бутылки виски должен.
От этой его интонации стало еще
— Мне очень жаль, — с искренней жалостью в голосе сказала Олиф. — Шину. Я ее не знала, но она, наверное, была очень хорошей.
— Да, — хрипло ответил ей Лекс.
— Как думаешь, почему выбрали именно ее?
— Понятия не имею. У Берегинь не шибко развито чувство юмора.
— Берегинь? Их же не существует. То есть не в прямом смысле, мы же им просто молимся.
— А кто с ней, по-твоему, это сделал?
Олиф удивленно посмотрела на Лекса.
— С ней связались Боги?! Ты серьезно в это веришь?!
— Я не знаю, чему верить. Но это уже их дела, не стоит вмешиваться в игры тех, кто заведомо сильнее.
Девушка обвела взглядом поникшие плечи мужчины, его отрешенный взгляд и сжатую челюсть. Он сдерживал в себе все свои чувства, не позволяя показать слабость. И Олиф решилась спросить то, что обязана была спросить, чтобы помочь ему облегчить эту ношу:
— Расскажешь о Шине? Какой она была?
Олиф очень хотела, чтобы он выплеснул эмоции наружу, и знала, что нет ничего хуже для этого, чем воспоминания. Даже самые изощренные пытки иногда не причиняют столько боли, сколько воспоминания. Но это нужно было мужчине, потому что все в себе держать невозможно. А у него уже накопилось достаточно того, о чем нужно было поговорить.
Лекс молчал долго, очень долго. Потом вздохнул и начал говорить. Не для того, чтобы излить свою душу, а просто чтобы плебейка не стала считать минуты до утра, когда настанет время Народного собрания.
Их разбудили на рассвете. Особо не возмутились тому, что эти двое «по непонятным причинам» оказались в одной камере. Стражники, на удивление, даже грубой силы не применили — вежливо просили выйти, вежливо надели кандалы, вежливо повели на выход. Как-никак, а парня со значком Перводружинника они узнали. Хоть он и оказался Изгнанником, но он им жизнь спас. Кто знает, где бы они сейчас были, не появись он тогда?
Заключенных вывели из темницы на светлую улицу, где уже столпилось куча народа. На этот раз на них пришло поглазеть все село. Интересно же, кто такие, и как с ними разделаются. К тому же, людям нужно было выплеснуть гнев. Кого-то обвинить в мертвых телах, которые больше уже никогда не вернуться домой.
Олиф, спотыкаясь, шагала по дорожке, усыпанной мелким гравием, и чувствовала необъяснимое чувство ностальгии. Изгнанники не возвращаются. Но ее вели на Народное собрание уже во второй раз. Неужели действительно не возвращаются?
… Олиф стояла в середине площади и молча ждала приговора. Вокруг витала атмосфера всеобъемлющей ненависти, словно именно в этот момент в окружающих ее людях проявлялись самые гадкие человеческие пороки. Они вылезали наружу под гул толпы, формируясь в настоящих чертиков, которые теперь с нетерпением ожидали приговора. На лицах людей читалось открытое отвращение. Они кричали, махали руками, плевали под ноги, выражая злость, ненависть, презрение. И от этого было еще больнее искать в толпе знакомые лица.
Люди не знали правды. Им казалось, что выбравшиеся наружу Изгнанники и учинили всю эту заварушку с Песчаниками. Они даже не подозревали, что на самом деле Олиф с Лексом влезли в дела Берегинь, и спасли все это село ценой жизни своих друзей.
Главный Старейшина поднялся со своего места и попросил заключенных подойти. Как судить тех, кто пережил Кровавый закон, Старейшины не знали, и, в конце концов, решили, что на все воля Берегинь. Если эти двое и вправду невиновны, значит, так тому и быть.
— Издавна этим миром правили великие правители! — монотонно начал вещать Главный Старейшина. — Они столетиями поклонялись разным божествам, пока одному из царей не явилось откровение! К нему спустилась сама царица-Берегиня и сказала, что нашим миром правят девять ее сестер Берегинь! Три восседают в нижнем мире духов — Нави! Три — в среднем мире людей — Яви! И три — в верхнем мире Богов — Прави! Мы полагаемся на их волю и мудрость! Именно они дают нам четыре стихии, без которых не возможна была бы жизнь на этой планете — воду, огонь, землю, и воздух! Но вот, за грехи наши людские, ниспослали они нам в наказание смертельную пустыню! Каждый младенец знал, какое наказание полагается за преступление — это Кровавый закон! Но теперь, из недр ада вырвались к нам двое Изгнанников! Мы не вправе осуждать вас, за убийство того, что вырвалось к нам из пустыни, не имея видимых доказательств, но вы нарушили условие Кровавого закона — вернулись из пустыни раньше положенного срока!
После этих слов толпа грозно загудела.
— Но! — перекрикивая людей, орал Главный Старейшина. — Мы дадим вам шанс исповедаться! Расскажите нам, во всеуслышание, что же с вами произошло?
Шевеля своими огромными руками в широкой мантии, он, наконец, заставил толпу притихнуть.
— Так что же с вами произошло? — повторил вопрос Главный Старейшина.
— Ну, если коротко, — взял на себя слово Лекс. — Я перерубил кучу народа, а она вставила ключик в замочную скважину.
Кто-то среди людей хрюкнул.
— Не смей дерзить нам, юнец! — сказал ему один из Старейшин, восседавших по кругу.
— Что вы, как можно, — оскорбился мужчина. — Я никогда не позволяю себе лишнего в общении с праведниками, у которых долг и честь превыше всего. И которые никогда не осудят невинных людей.
— Лекс, — зашипела на него Олиф, — что ты делаешь?
Мужчина только хмыкнул и ничего не сказал.
— Пустыня испортила вас! — зло выкрикнул Главный Старейшина. Толпа вновь загудела. — Она изменила вас навсегда! Как бы хорошо вы не поступили, ваш приговор неизбежен! Вы нарушили условия Кровавого закона! Даже за это полагается лишь одно наказание — смерть!