Кровник смотрящего

Сухов Евгений Евгеньевич

Сержант и в самом деле оказался большим специалистом. Видно, тот, кто его нанял, платил ему немалые деньги.

Чертанов никогда бы не мог заподозрить себя в особой сентиментальности, но в тот раз ему было очень жаль бедную козу. Он никак не мог стереть из памяти картину конвульсирующего животного. К тому же в голову беспрестанно лезли самые невероятные мысли, от которых хотелось отгородиться доброй порцией алкоголя. Но в лагере царил сухой закон, и нарушать его было чревато — все помнили про двух исчезнувших курсантов.

Чертанов невольно поморщился, вспомнив вкус крови животного. Он буквально преследовал его. Даже когда он ел обыкновенный хлеб, у него возникало ощущение, как будто он макает его в блюдце с кровью. А ведь в какой-то момент кровь показалась ему даже слегка сладковатой и не такой уж невкусной. Поначалу Михаил думал, что такое состояние испытывает только он один, но, к немалому удивлению, узнал, что нечто подобное ощущают и другие.

На соседних нарах ворочался Святой. Ему тоже не спалось. Месяц общения с Сержантом изрядно расцарапал ему душу. А ведь особо чувствительным блатного не назовешь.

— Послушай, Стрелок, — окликнул он Михаила, — Куда ты меня затащил?

— Ты же, кажется, хотел быть свободным, вот и терпи! — отозвался Михаил.

Герасим глубоко вздохнул. Чиркнув зажигалкой, закурил. На несколько секунд землянку осветило красноватым пламенем. Лицо Святого, и без того мрачное, сейчас выглядело каким-то зловещим.

— У меня такое впечатление, что он не в ладах с головой. Надо делать ноги, пока он нас не пришиб! Я не желаю больше пить кровь коз! Достал он этой кровью, — Святой скрипнул зубами. — Сваливать надо. Я покаяться хочу, от грехов очиститься. А то — Святой, Святой… Грешник я. Мне долго отмаливать грехи надо…

Чертанову уже не однажды приходила в голову подобная мысль. Вот только озвучивать ее он не решался.

— А тебе не кажется, что он пришибет нас сразу, как только мы навострим лыжи? — спросил Чертанов.

Святой сел на нарах, запалил свечу и, установив ее рядом на табурет, сказал:

— Все может быть. А только не верится мне, чтобы нас оставили в живых. Я как на этих «диких гусей» посмотрю, так меня мороз по коже пробирает! Как только мы сделаем свое дело, нас тотчас ликвидируют. Я думаю, что здесь не криминальные разборки. У блатных все как-то попроще будет, да и в организации такого размаха нет. Здесь большая политика! Борьба за власть. Нашими руками хотят убрать какого-нибудь политического туза, чтобы расчистить дорогу для кого-то другого. Втемную нас используют! Сам понимаешь, одно дело стрелять в фирмача, и совсем другое — палить в политика! Назревают какие-то межпартийные разборки, вот нас и втягивают в их орбиту. Хотят нашими руками проделать всю черную работу, а сами опять останутся в белых перчатках. Ведь сейчас время такое смутное… одна политическая элита сменяет другую. Мы уберем неугодного и даже слинять не успеем, как нас пристрелят! — возбужденным голосом объяснял Святой. — А потом где-нибудь за городом обнаружат наши продырявленные тела. Тогда уж ни у кого сомнения не будет, что стреляли уголовнички. А политбомонд здесь как бы совершенно ни при чем. А заодно и покойника перед смертью можно дерьмом перепачкать. Сам-то за себя он ответить уже не сумеет.

Под пламенем свечи угловато бесновались тени, отчего слова Святого принимали какой-то особый демонический смысл. Ведь Михаил и сам не однажды думал о том же самом. Это еще раз доказывает, что у зэков необычайно остро развита интуиция.

— И что же ты предлагаешь?

Святой с силой раздавил сигарету о табурет и, повернувшись к Михаилу, сказал:

— Рвать нужно отсюда! И чем раньше мы это сделаем, тем лучше!

— Легко сказать… А ты не думаешь о том, что после этого они на нас спустят всех собак?

Святой порывисто встал:

— А я-то думал, что ваши своих в беде не оставляют. Думаешь, я не видел, как ты записочки под стол подкладывал? Наверняка за нами кто-то из твоих уже топает. А может, они уже где-то рядом? Или я чего-то не понимаю?

Снаружи послышался какой-то неясный шорох, потом раздался чей-то глуховатый голос. Чертанов невольно посмотрел на дверь. Вряд ли их подслушивают, но все-таки следовало быть осторожным.

— Давай поговорим об этом завтра, — предложил Михаил. — Этот долбаный Сержант наверняка опять что-нибудь придумает, нужно как следует выспаться.

День начался как обычно — с пронзительного крика Сержанта:

— Подъем, уголовнички!

Более отвратительного голоса Чертанов не слышал за всю свою жизнь, особенно остро это ощущалось по утрам.

Через несколько минут все собрались на небольшой площадке перед землянками. Там уже стояли Сержант и его подручные.

Окинув неровный строй суровым взглядом, Сержант отрывисто сообщил:

— Сегодня ночью из нашего лагеря ушло четыре человека. Весьма необдуманный поступок с их стороны. Хотя в какой-то степени их можно понять. Развлечений здесь, в лесу, никаких, жратва — так себе! Что сготовим, то и сожрем… Даже девочек нема. Но хочу напомнить, что каждый из вас давал обещание, что останется в лагере до окончания курсов. Следовательно, своим поступком они поставили себя вне закона! Причем вне закона дважды! Один раз перед государством, а в второй перед нами. — Помолчав немного, он со значением продолжил: — Я хочу сказать, что наша учеба продолжается. Правда, я никак не думал, что она может пойти в столь форсированном режиме. — Улыбнувшись, Сержант показал крепкие зубы. — Итак, даю вам десять минут на сборы. С собой взять сухой паек и дополнительный боекомплект. Ваша цель — эта четверка. И предупреждаю, не следует приближаться к ним более чем на пятьсот метров! Каждый из этого квартета очень неплохой стрелок. Всем понятно? А теперь — расходись!

Глава 5 ПРАВО НА ОТСТРЕЛ

Чертанов был потомственным охотником. Ружье в его семье было такой же обыденной вещью, как ложка или, к примеру, сапоги. В семье было заведено, что, даже выходя во двор по большой нужде, они брали с собой карабин. Тайга-то за околицей! Михаил любил оружие и, как всякий охотник, верил, что оно наделено душой. Ему всегда приятно было ощущать его тяжесть, прикладывать щеку к отполированному прикладу, разбирать его, вдыхать запах оружейного масла.

Но одно дело охотиться на зверя, и совсем другое — целиться в оптический прицел в человека.

В этот раз ему придется охотиться на человека.

— Ты знаешь, кто убежал? — спросил Святой, топая следом за Чертановым.

— Знаю, что эти пацаны сплели лапти из воркутинской колонии, — ответил Михаил.

— Кто они такие?

— Все четверо служили в морской пехоте где-то под Владивостоком. Прекрасные стрелки! Чего-то у них там случилось… Они перебили караул и отправились на «вольные хлеба», прихватив с собой автоматы. Начальство подняло по тревоге целую дивизию, пытались их разыскать. Раза три даже окружали, но они всякий раз уходили, оставляя за собой трупы. Поймали их совершенно случайно: завалились как-то к леснику в избенку, а тот уже успел получить на них наводку, вот и напоил их «заряженной» водкой. А как морпехи вырубились, связал их как следует, да и отвез на телеге в гарнизон. Честно говоря, я очень удивлен, что они нас не прирезали.

— Это пожизненное, — уважительно сказал Святой.

— То-то и оно.

— Как же они выкрутились?

— А вот выкрутились… Кому-то заплатили, кого-то припугнули. У них откуда-то появились очень сильные покровители. Поэтому они и оказались здесь.

Местность, по которой они шли, была сильно заболоченной, сапоги с громким чавканьем проваливались в густую вязкую жижу, тревожа при этом тучи комаров.

— А мы правильно идем-то? — засомневался вдруг Святой. — А то, сам понимаешь, не в кайф делать крюк. И что-то я других не вижу.