Кровник смотрящего
Шрифт:
— А сколько же было бойцов?
— Человек тридцать, — уверенно сказал старик.
— Чего же это они не убежали, когда он начал стрелять? — удивился Чертанов.
— Убежать от него было невозможно, — покачал головой дед. — Бойцов он всех расстрелял чуть ли не за одну минуту. Это сколько же тогда получается? Между выстрелами у него было всего лишь две секунды. Причем дело было вечером, в лесу, там ночь быстро садится, ни зги не видать. А он всех заметил. За эти две секунды он должен был сделать поправку, прицелиться и выстрелить! Добавь к тому, что некоторые из бойцов метались по полю как сумасшедшие. Парни-то необстрелянные были… Многие вообще едва ли не впервые оружие в руках держали. Так что палил он по движущимся мишеням. И ни одной пули в молоко! Потом мы обнаружили место, откуда
— Где же он прятался?
— На сопке, в яме под пнем. Пень этот приподняли, а у него там нора, как у барсука. По нужде уползал подальше от своего логова, чтобы по запаху не обнаружили. Сходит по большому, а потом кучу дерьма дерном завалит.
— Как же ты его вычислил?
Дед раскуривал уже третью козью ножку, пуская дымок к облакам.
— А вот ты послушай дальше. Стало ясно, что Филин находится здесь. Тогда мы определили место, где как бы расположится у нас командарм. Оборудовали все как положено. Вокруг порученцы без конца снуют, приказы носят. А снайпер все не объявляется. Думали, догадался о нашем плане. Хотели уже сворачиваться, только как-то раз я слышу, раздается уханье совы. Я-то сам деревенский и сразу смекнул, что здесь что-то не так. Сов в этих местах немного, а тут за ночь аж три раза прокричала. А потом филин — птица пугливая и очень осторожная, просто так к ней не подойдешь, а тут едва ли не над самым ухом кричит. В общем, понял я, что он здесь. Доложил командованию, а они мне отдали приказ — действуй! Кругом болота, до ближайшего леска метров семьсот. Посмотрел я, где он мог залечь, и не ошибся! Дуб с дуплом выбрал. Сразу и не заметишь. А только когда сорока над деревом затрещала, я сразу понял, что он там!
— А почему сорока-то? — не понял Чертанов.
— Хе-хе-хе, — довольно рассмеялся дед. — Сорока птица осторожная и всегда стрекочет над тем местом, где человек укрылся, — почти обрадованно сообщил он. Приятно было поделиться с внуком наблюдениями. — Два дня я его у дерева караулил, а он не высовывался. Знаю, что он там, а достать его никак не могу. И силы у меня кончаются — не ел, не спал ведь. И вот на третий день вижу, что стекляшка блеснула, ну я и выстрелил! — довольно заключил старик. — Больше он нас не тревожил.
— Завалил, значит? — задумчиво переспросил Михаил.
Старик разочарованно махнул рукой:
— Ранил только… Правда, в голову. Повезло ему. Но более он нас не тревожил. Пока он в госпитале лежал, финская кампания уже закончилась.
Михаил обратил внимание на то, что старик избегал слова «война», всякий раз произносил именно «финская кампания». Мол, не особо какое важное дело.
— Откуда же ты знаешь, что ранил его в голову? — удивился Чертанов.
— Хе-хе! Это я уже потом узнал, после войны, а тогда и вправду думал, что положил его, — с жаром продолжил старик. — Даже звезду на приклад наколол. Тут как-то Общество ветеранов встречу с финнами организовало. Дескать, чего же нам сейчас делить? Прекрасные соседи, есть о чем поговорить, вспомнить. А когда здорово набрались, подходит ко мне один старичок и спрашивает на хорошем русском языке, кем же я был в финскую кампанию? Я не стал вдаваться в детали, сказал, что был снайпером. Тут у меня в желудке холодок прошел. Я ни разу не видел этого человека, но почувствовал, что мы уже где-то с ним встречались. Глянул я на его голову, а у него на правом виске шрам давний. Я его спросил, а не был ли он случайно ранен в самом конце финской кампании в районе Кусамо? Он удивился и говорит, что действительно был ранен в голову снайпером, чудом остался в живых. И тут я ему говорю, мол, я и был тот самый снайпер, который его ранил.
— Вот даже как… И что же он тебе ответил?
Старик мелко захохотал, показав желтоватые, но все еще крепкие зубы:
— Хе-хе-хе! Сказал, что сначала хотел поскорее вернуться на фронт, чтобы разыскать того снайпера, который ранил его. Да вот только окончание кампании ему помешало.
— И как ты думаешь, нашел бы он тебя?
Дед Афанасий на секунду задумался, после чего уверенно ответил:
— Я думаю, что разыскал бы. Он рассказал, что два года воевал на стороне немцев с единственной целью, наказать того снайпера, что ранил его. Но ведь я-то был на другом фронте! Но он мужик упорный, искал бы.
— Что же он еще говорил?
— Сказал, что теперь, когда его недруг стоит перед ним, он не чувствует к нему ни злости, ни вражды! И благодарит господа, что сумел дожить до преклонных лет. Поговорили мы с ним еще, выпили по русскому обычаю, простили друг друга и договорились больше об этом не вспоминать. Он даже ко мне в гости потом приезжал.
— Так, значит, ты его переиграл?
— Мне просто повезло, — вздохнул старик. — Я был хороший снайпер… Очень хороший! — после некоторой паузы добавил он. — Но этот финн был лучше меня! Самый лучший из всех, что мне доводилось встречать. А знал я многих, поверь моему опыту. Хочешь, покажу тебе винтовку, из которой я стрелял в него? — неожиданно воодушевился дед.
— Покажи.
Отложив в сторону пилу, дед Афанасий поднялся и легким шагом направился в избу. Старик всегда ходил быстро, высоко подняв голову. При этом спину он старался держать прямо. Создавалось впечатление, что он пытается заглянуть за горизонт. Издалека его можно было принять за молодого человека, но вблизи поражало морщинистое желтоватое лицо старого человека, никак не соответствующее его прямой осанке.
Уверенно переступив через скрипучую ступень, он несильно толкнул дверь и вошел в дом.
В доме у деда всегда было оружие, потому что он был охотник, да и просто потому, что любил чувствовать руками тяжесть от серьезного предмета. Но выставлять оружие напоказ старик не любил, он прятал его в кованый сундук под большой висячий замок. А ключик от замка всегда держал при себе. Кто знает, может быть, он всерьез полагал, что ствол может понадобиться в любую секунду.
Отомкнув замок, он приподнял тяжелую крышку сундука и взял винтовку, завернутую в мягкую фланелевую ткань. Комнату тотчас наполнил запах оружейного масла.
— Вот она, — произнес старик с гордостью. Так бережно можно было держать разве что грудного ребенка. — Та самая. Хороша?
За свою жизнь Чертанов насмотрелся оружия предостаточно: от простых пистолетов до современных снайперских винтовок с лазерными прицелами. Каждое из них было по-своему хорошим, потому что было создано конструкторской мыслью под конкретные задачи. Но к трехлинейкам у него было особенное отношение. Это было первое оружие, из которого он научился стрелять. А это как первая любовь, никогда не забывается. Но вместе с тем это была одна из многих трехлинеек, которые ему пришлось лицезреть. На первый взгляд вполне обычное зрелище, не вызывающее никакого душевного трепета. И, только присмотревшись, он осознал, что был глубоко неправ. Оружие было очень старым и с немалой боевой биографией. Чертанов вообще любил оружие, за которым просматривалась судьба. Все детали винтовки были плотно пригнаны друг к другу, не видно было даже малейших зазоров. Для пущей точности детали были обработаны тончайшим надфилем. Ствол посажен на сальник, между гребнем затвора и ложей была подклеена фетровая прокладка. Чертанов слегка потянул за шомпол. Не болтается, сидит крепко. И тоже закреплен на мягкую прокладку. Человек, который так искусно подогнал все детали винтовки друг к другу, знал толк в оружии и понимал, что любое сотрясение способно вызвать отклонение пули. Все очень толково. Смущал лишь трехгранный штык царского образца, который, казалось, был закреплен здесь не к месту.
— Вот с этой винтовки я в него и стрелял, — гордо сообщил дед. — Почти километр был!
— А штык-то зачем привернул? Без этого не попал бы, что ли? — усмехнулся Михаил.
Дед довольно заулыбался:
— Не так все просто. Прежде чем к этому финну подойти, я эту винтовку сначала долго пристреливал. Пальнешь из нее, а потом ждешь с полчаса, когда ствол остынет. Сам понимаешь, пуля из горячего ствола летит совсем иначе, чем из холодного. А у снайперов ствол всегда холодный, уж слишком долго им ждать приходится.