Кровью омытые. Борис и Глеб
Шрифт:
— Добрый мост навели, спасибо, люд артельный.
Старший прищурился:
— Аль ты, княже, нашу сноровку позабыл, чать, у нас ты плотницкую науку обрел.
— Да уж как забыть, — рассмеялся Борис.
Мастеровые заговорили разом:
— Жаль, тя с нами ночью не было, славно искупался бы.
— Эвон, Гришку едва бревном не пришибло.
— Постарались на славу, теперь ступайте на княжий двор, там вас угощение ждет, — прервал их Борис.
Староста нахмурился:
— За то великому князю Владимиру благодарствуем, но наперед
Подошел воевода Блуд, сыну ни слова не обронил, к Борису обратился:
— Обозу велел трогаться, а мы, как последняя сотня на том берегу будет, на рысях с малым отдыхом пойдем, обозные сам дорогу знают. А вон и великий князь сюда направляется, видать, своим глазом решил поглядеть. Неймется.
— Нас проводить идет, — сказал Борис и направился к отцу.
Верст двадцать не доезжая до Переяславля, встретили первые сожженные деревни, мертвый люд. Еще продолжали тлеть головешки на пожарищах, значит, печенеги здесь побывали не позже вчерашнего дня.
Скачут гридни, спешат настигнуть печенегов. Скоро Переяславль, устоял ли? Детинец-то продержится, а посад, верно, выжгли…
Торопит дружину Борис, стучат тысячи копыт за спиной княжича, слышится глухое дыхание. Будто какой-то огромный великан дышит в затылок.
Переяславль открылся дымом, сгоревшими избами и домами посадского люда, закопченными стенами детинца.
Навстречу дружине спешил народ, кричали, показывали, куда ушли печенеги.
Борис и Блуд в Переяславле не задержались, повели дружину к Трубежу. А переяславский воевода, время не теряя, гридней и мужиков поставил городьбу ремонтировать, бревна местами заменить, ров почистить. Бабы и детишки тем часом по пожарищу разбрелись, каждый в своем дворе копается. Настанет день, и примутся переяславцы жилье ставить, мастерские, и сызнова заживет город своей прежней жизнью. Так уж повелось в порубежье.
Повадки степняков Блуду ведомы. В прежние лета сколько раз водил он дружину и места, где печенеги устраивали засады, хорошо запомнил. Не раз они укрывались за днепровскими лугами, в дубравах, а в степи — за курганами либо по оврагам. Затаятся и выжидают, особенно если русичей маловато. Налетят, кого порубят, а кого и в полон угонят.
Выслал воевода наперед дозорных, вернулись с известием; нет печенегов. Ушли совсем недавно, еще теплые уголья в кострах, ветер пепел не развеял, и конский помет свежий. По всему, направились печенеги к Альте-реке. И сказал Блуд:
— Не вздумает ли Булан воротиться? Не взял полона и решит попытать удачи вдругорядь? На такое печенеги горазды. Отправимся, княжич, поищем хана…
Выбралась дружина в степь, Борис на курган коня направил. С высоты степь далеко открылась. Поле зеленое с синими и желтыми цветами, кровяными каплями мака, яркое, слепящее солнце и небо, уходящее вдаль. Солнце играло на притороченных к седлам щитах, разбегалось по мокрой траве. Утренний долгожданный дождь освежил землю и воздух, дышалось легко.
Вровень с княжечем остановил коня Блуд.
— Что делать, воевода?
Блуд ответил вопросом на вопрос:
— Что предлагаешь, княже?
— Попытаемся настичь орду.
— А те ведомо, где ее искать? — спросил Блуд насмешливо.
Борис задумался. Воевода прищурился.
— Однажды мы с великим князем сели на хвост орде Боняка, кажись, вот-вот настигнем. Ан переиграл нас хан, сам вперед ушел, а в сторону табун пустил. Мы за табуном и гонялись.
— К Днепру подадимся. День-два коли не отыщем, вернемся и на Альте станем.
— Пусть будет по-твоему, княже. Печенеги могут попетлять по степи и сызнова у засечной линии оказаться. От них всяко жди. Вон вишь ту гряду, они, может, в эту пору к ней нацелились.
Тронув коня, Борис съехал с кургана. Бряцая мечом о стремя, за ним последовал Блуд. Поискать печенегов решили у днепровских порогов.
Давно погасли лучины в избах берестовских смердов, задула свечу в своей горнице Предслава, а в опочивальне великого князя все светился огонек. Владимир Святославович никак не закончит разговор с иереем.
Задремал в углу, прислонившись к бревенчатой стене, лекарь Гурген, захрапел. Владимир окликнул его, велел отправляться к себе. Анастас послюнил пальцы, снял нагар со свечи, промолвил при том:
— Так и в душе человеческой нагар, да кто бы снимал его?
— Мудрено говоришь, иерей, а вы, духовники, разве не очищаете души?
— Много лет я с тобой, княже, а все до конца не разберусь в те.
— К чему те, Корсунянин, познавать меня? Аль забыл слова древних — познай самого себя?
Иерей головой покачал:
— Ответ, достойный великого князя. Однако скажи мне, Владимир Святославович, вот ты на сына Ярослава замахнулся, да все никак не ударишь. А не случится ли такого, что он с новгородцами тя опередит и на Киев двинется?
— Как мог помыслить ты такое, Анастас? — удивился Владимир.
— Ты, великий князь, уроки прошлого позабыл, забвению предал.
— Не напоминай!
— Тогда иное спрошу, ты Святополка сломил, а по-честному ли? Обманом заманил. И Болеслав за него вступился, потому как опасается императора. Генрих в спину ему ударить может.
— Пусть будет так, — согласился Владимир. — Но при чем Ярослав?
— Ярослав не Святополк, за Ярославом новгородцы и варяги.
— Ты, Корсунянин, душу мою разбередил. Старею я, и то все чуют. Вот и ты в прежние лета не посмел бы такие речи вести.
— Воистину, молодость как весна, со временем она в зиму переходит. Но старость имеет то, чего нет у молодости, мудрость. Ты, великий князь, мудр, а мудрость — дар Божий. Я те о том не раз сказывал.
— Поутру пошлю за Святополком.