Кровью омытые. Борис и Глеб

Тумасов Борис Евгеньевич

Неожиданный голос внутри спрашивает его: «А как же Борис, ежели Владимир Святославович оставит его после себя?» И Святополк отвечал: «Я посажу Бориса в Вышгороде, чтоб всегда рядом со мной находился и измены не затаил».

В соседней горнице послышался шум, голоса. Князь испуганно вздрогнул. От страшной мысли лоб покрылся испариной.

«Уж не Владимировы ли люди заявились, убийцы, им подосланные?»

Всю жизнь боялся этого Святополк, каждого подозревал. Особенно когда в Турове поселился. Крикнул, обернувшись к двери:

— Эй, гридни!

На зов князя вбежал

стоявший на карауле дружинник. Святополк спросил:

— Чьи голоса я слышу?

Воин положил руку на меч, ответил спокойно:

— То гридни из дозора воротились, спать укладываются.

Князь недовольно проворчал:

— Могли б шуметь поменее.

Спокойствие караульного передалось и Святополку. Он снова заходил по хоромине, потом, опомнившись, бросил гридню:

— Почто стал, не надобен ты мне еси.

* * *

Давно не чувствовал себя великий князь так хорошо, как в эти дни. Будто молодые годы вернулись к нему. Было легко и радостно. Владимир знал отчего — сын Борис возвратился.

А накануне ослабели морозы и потеплело. Но до весны было еще далеко, и великий князь назначил время лова. Объявил о том боярам, а ловчим велел места сыскать, зверем богатые.

Широким шагом Владимир вышел из опочивальной и, спустившись с крыльца, принялся растираться снегом. Следом отрок принес льняной рушник. Князь растер лицо и грудь, велел отроку потереть спину.

— Добре, добре, ну-тко, отрок, побей спину, да рук не жалей! А теперь сызнова снегом.

И когда от княжеской спины запаровало, Владимир бросил:

— Будет, этак кожу сдерешь.

Потом вытерся чистым рушником и посмотрел на восток. Небо обещало быть чистым, и солнце всходило ясное, без зарева. «Быть дню безветренному», — подумал Владимир.

И еще радовало великого князя, что Борис сам пожелал поехать на охоту. Владимир расценил это как доброе предзнаменование. Прежде отказывался, как его ни уговаривали.

Ловчие отъехали затемно. Великий князь слышал, как они покинули двор, псари повели свору гончих. Уехали и бояре с отроками, скрипя полозом, укатил санный поезд с провизией и розвальнями для убитой живности. Теперь ступит в стремя князь с сыном. Вот только стряпуха слегка накормит их перед дорогой. Отправляясь на лов, Владимир не любил переедать, с переполненным животом в сон тянуло.

На крыльце показался Борис. Он был готов в дорогу. На нем короткий нагольный тулупчик, поверх, у бедра, длинный меч, а голову прикрывала легкая суконная шапочка, из-под которой выбились волосы.

Владимир залюбовался сыном. Тот поздоровался с отцом. Великий князь кивнул, сказал с улыбкой:

— Денек, сыне, только для лова. Погоди, я оденусь, а ты ступай в поварню, поешь, там Василиса дожидается…

Ели наспех, по куску холодной телятины с хреном, запили горячим молоком. Отрок подвел коней. Владимир велел подседлать ему вороного, старого, верного товарища. В последнее время князь его жалел, и вороного подседлывали редко. Владимир погладил коню шею, сказал Борису:

— Пусть везет своего хозяина как в старые добрые времена.

Вступая в стремя, подумал, уж не в последний ли раз едет он на вороном?

Конь перебирал копытами, пританцовывал, гнул дугой шею, Владимир рукой в рукавице похлопал коня по холке…

Верст десять великий князь с сыном ехали стремя в стремя. В коий раз князь переспрашивал о сторожевой линии, и, к удивлению Бориса, отец знал и помнил многих ратников, какие служили по острожкам. Назвал Борис имя Савелия, и по лицу великого князя пробежала легкая тучка.

— Жив Савелий, старый идолопоклонник. Поди, сказывал, за что в порубежье угодил. А воин отменный. Виновен я перед ним, однако не в том, что на рубеж отправил, а в том, что жениться помешал.

Долго ехали молча, по всему, Владимир вспоминал то время. Дорога тянулась по снежной целине, но вот показался старший ловчий, и охотники свернули в лес. По узкой тропинке поехали гуськом.

Борис держался сразу же за отцом, а ловчий поскакал наперед упредить о приезде князя.

Лес становился все гуще и гуще, ветки оголенных лиственниц в вышине сплелись, и всадники ехали как по коридору. Борис ожидал начала охоты, скоро отец и он станут свои места, старший ловчий протрубит, ему отзовутся рожки загонщиков, залают псы, и зверь побежит. Старший ловчий упредил, на них погонят лосей…

Беда нагрянула нежданно, Борис не успел опомниться, как затрещали ветки и на отца свалилось что-то живое, огромное. Вороной под князем прянул, заржал жалобно, и князь рухнул на землю.

«Падрус», — мелькнула мысль, и Борис, вздыбив коня, выхватил меч. Не ударил, сделал выпад, и меч глубоко вонзился в барса. Отпустив жертву, падрус свалился рядом с князем. Борис спрыгнул с коня, принялся поднимать отца. На помощь подбежали отроки. Когти зверя разорвали плечо, что ножами изрезали корзно. Владимир встал. Ему полили на руки вином, помогли промыть рану. Князь поморщился. Ткнув носком сапога барса, сказал с восхищением:

— Здоров, красавец! — И повернулся к отрокам: — Унесите на сани, знатная добыча. Спасибо, сыне. В молодости тур бодал, медведь ломал, а ныне от падруса едва смерть не принял, кабы не ты, Борис.

— Это Господь вложил в меня силу. Однако не до лова ныне, отец.

— Ты прав, сыне, покачивает меня. — Повернулся к отрокам: — Помогите в седло взобраться. А ты, — сказал ловчему, — передай боярам, пусть в Киев ворочаются…

Ночью не было сна. Врач рану промыл настойкой из трав, приложил сухие листья зверобоя. Оставшись в опочивальной один, Владимир в коий раз вспоминал случившееся, сказал сам себе:

— Не ты ли, Анна, с того света бережешь меня? Говорю так, ибо сын, тобой рожденный, спас меня…

Утром пришел Борис, обнял отца:

— В сенях бояре собрались, беспокоятся.

— Скажи, здоров, завтра встану.

— Вчера владыка Иоанн службу о твоем здравии читал.

Владимир эти слова оставил без ответа. Вздохнул:

— Отныне не охотник я и ловы не для меня. Чую, падрус смерть мне возвестил. И не утешай, сыне, такова жизнь. Я уйду, ты мое место займешь, после тебя — сыновья твои. Одно жалею, что не повидал детей твоих…