Круг Матарезе
Шрифт:
Диссидент, отрекающийся от своего диссидентства! В какой литературе абсурда сумели вычитать подобную идею эти фанатики из ВКР? А старые и мудрые головы их начальников? Что думали они, когда дураки подчиненные приступили к разработке схемы подобной операции? Когда Василий услышал о планируемой акции, он просто хохотал в голос. Они преследовали цель поднять не слишком длительную, но мощную кампанию, направленную против выдвинутых сионистами обвинительных актов. Они решили: пусть на Западе знают, что не все евреи в Советской России думают одинаково.
Человек, отправку которого проследил Талейников, незадолго до этого стал притчей во языцех американской, точнее, нью-йоркской прессы, дав тем самым повод, пусть несущественный, для разработки этой дурацкой кампании. Будучи писателем еврейской национальности, он оказался
Но несмотря на то, что выбор пал не совсем на ту фигуру, было решено, что писатель этот получит разрешение на выезд из России. Он мог сослужить службу американскому сенатору, сбывавшему расхожий товар. Дело в том, что сенатор пришел к убеждению, что именно благодаря его личному знакомству с советским послом эмиграционные службы страны дали выездную визу этому писателю. Сенатору хотелось бы сколотить политический капиталец на этом деле, но тут возникало некоторое неудобство. Советские властные структуры были недовольны неформальными отношениями между сенатором и его «знакомыми» из советского посольства. Эта щекотливая ситуация явилась зацепкой, которую неплохо было бы использовать.
Итак, писатель-еврей должен был вылететь из Москвы сегодня вечером, а сенатор в течение трех дней подготовил пресс-конференцию, которая должна была состояться в аэропорту Кеннеди сразу же по прибытии советского эмигранта.
Но гениальные стратеги из числа сотрудников молодого поколения в ВКР были ребята непреклонной идейной убежденности. Писатель должен быть похищен, решили они, посажен на Лубянку, и процесс перековки начнется. Там в специальных кабинетах и лабораториях хорошо оснащенная и опытная команда вэкаэровцев пустит в ход и химические препараты, и психологические методы, чтобы обработать свою жертву, и будет опекать ее до той поры, пока незадачливый писатель не согласится выступить на другой пресс-конференции, где публично признается, что ему угрожали сионисты, якобы вынудившие его выполнять определенные инструкции взамен обеспечения благополучного существования еврейских родственников писателя в Израиле.
Вся выстроенная схема будущей политической провокации была надуманной, и Василий высказался по этому поводу абсолютно откровенно, но ему конфиденциально дали понять, что, будь он хоть сам знаменитый Талейников, даже ему – и вообще никому – не позволено вмешиваться в деятельность ребят из «Девятки» – 9-го управления ВКР.
Во имя прошлых вождей следует напомнить, что же это была за служба. Василию дал разъяснения один из его друзей. Оказалось, что теперь это уже не та «Девятка», что это вновь созданная группа, возникшая как преемница деятельности и сфер приложения 9-го отдела КГБ, известного под названием СМЕРШ (Смерть шпионам) и прославившегося своей дурной репутацией. Это была специальная отдельная дивизия контрразведки, знаменитая тем, что там ломали волю и перековывали убеждения людей, применяя шантаж, пытки и другие методы, например такой жестокий, как расстрел или убийство на глазах у человека его близких и родных.
Со смертью Василий Талейников был знаком, но эта разновидность убийств переворачивала ему все внутренности. Такая мера, как угроза жизни, частенько имела эффект, но никак не сама акция. Государству подобные репрессивные методы не были необходимы, и только садисты нуждались в них. И если новая «Девятка» и вправду была наследницей СМЕРШа, то тогда он даст им понять, с кем они соперничают в пределах обширнейшей сферы деятельности КГБ. В частности, с ним, знаменитым Василием Талейниковым. Он научит их не спорить с человеком, который прожил двадцать пять лет в скитаниях по Европе, защищая интересы государства. Двадцать пять лет! Прошла четверть века с той поры, как способный к языкам студент Ленинградского университета Василий Талейников был послан на три года в Москву для специального и очень интенсивного обучения. Ему шел тогда двадцать первый год. Это было необычное обучение. Воспитанник ограниченных советских педагогов, Василий едва мог поверить, что такое бывает. Книги, музыка, беседы и дискуссии
Он мог бы отказаться и выйти из игры, если бы не случай, благодаря которому изменилась вся его жизнь и появилась причина для подобной деятельности. Как ни странно, ему помогли в этом американцы – американские озверелые солдаты.
Его послали на стажировку в Восточный Берлин. Он должен был проследить за деятельностью подпольных организаций периода холодной войны. Там он подружился с одной молодой немкой, искренне верившей в дело марксизма и завербованной КГБ. Ей была отведена настолько незначительная роль, что имя ее никогда не числилось в списках сотрудников, ей просто платили время от времени из статьи расходов, отведенной на поощрение сотрудников. Она была обыкновенной студенткой, куда более преданной своим убеждениям, чем изучению специальности, не слишком образованной, радикалкой в политике, считавшей себя этакой Жанной д’Арк. Но Василий любил ее, любил в ней ее безумную раскованность и непринужденность, ее пылкую жажду жизни, уравновешенную веселостью нрава. Они прожили вместе несколько недель, и это были славные деньки, окрашенные возбуждением и предвкушением молодой любви. Но однажды ее послали на демонстрацию на Курфюрстендамм участвовать в акции протеста, и она вместе с другими такими же юными участниками, почти детьми, выкрикивала слова, которые едва ли понимала, выполняя обязательства, которые еще не была готова брать на себя. Ничего, впрочем, особенного, незначительная акция. Но не для этих скотов из американской оккупационной армии, из подразделения Г-2.
Ее принесли назад мертвую: лицо изуродовано до неузнаваемости, тело – сплошное кровавое месиво. Доктора подтвердили, что она была неоднократно и садистски изнасилована, тазовые кости поломаны и раздроблены. К руке ее гвоздем была прибита записка. «Выше коммунистическую жопу! Равняйтесь на нее!»
Звери!
И это сделали американские солдаты, купившие победу, ибо ни один осколок снаряда не упал на их родную землю. Мощь их армии зиждилась на ничем не ограниченном развитии военной промышленности, чьи прибыли обеспечивались бесчисленными кровавыми бойнями на чужих территориях; американские солдаты извлекали доход даже из продажи похлебки голодным немецким детям. Во всех армиях есть звери, но среди американцев были наиболее отвратительные. Верна поговорка: «Бойся ханжества, под его покровом клокочет грязь!»
Талейников вернулся в Москву, но его не покидало воспоминание об ужасной гибели молодой немки. Кое-что изменилось в нем самом. По мнению многих, он стал лучшим из лучших, но в его собственных глазах ему еще многого недоставало. Со всеми своими недостатками – а их было немало – марксистский путь развития сулил реальное демократическое будущее. Василий видел врага, и враг этот был ужасен. Но у врага были все вообразимые средства и возможности, а также невероятное благосостояние. И потому Василию хотелось стать лучше и безупречнее в тех качествах, которые нельзя купить. Он учился думать. Думать, как они и лучше их. Он понял, что это необходимо, и стал асом стратегии и замысла, способным делать неожиданные ходы, наносить непредвиденные удары, и научился убивать при белом свете дня на шумных улицах.
Знаменитое убийство на Унтер-ден-Линден в пять часов дня, то есть в те часы, когда движение на этой улице самое оживленное… Это он, Талейников, осуществил его. Годом позже, когда он уже был назначен руководителем операций по Восточному сектору Берлина, он отомстил за убийство той молодой немки. Он организовал убийство жены американского террориста. Ее прикончили чисто, профессионально, она даже не успела почувствовать боли. Разумеется, это было куда более милосердно, чем то, что проделало американское зверье с молодой немецкой женщиной. Он одобрил убийство жены американца, но радости от этого не испытал. Он знал, чем занимается ее муж, знал, что этот человек получил по заслугам, но никакого удовлетворения Василий не ощутил. Он отлично понимал, что теперь американец не успокоится до тех пор, пока не представится случай взять реванш.